– Что?
– Она хлеб не ест. И сыр тоже.
– А что же она ест? – удивилась Агнесс, потому что вряд ли леса изобилуют деликатесами.
– Ну, так, по-разному, – почему-то смутился юноша, вытирая рот краем рукава и с сожалением заглядывая в корзину, где оставалось только несъедобное – мыло да шкатулка.
– Проводишь меня к ней?
– Если хочешь. Только ты имей в виду…
– Да я уже знаю, – отмахнулась Агнесс. – Я же видела ее на постоялом дворе.
Вырвав с корнем папоротник, Ронан скручивал его в жгут, неловко шевеля пальцами.
– На постоялом дворе я повел себя как последний негодяй, – признался он, понурившись. – Прости меня, ладно? И вообще, Нест, давай ты меня тоже ударишь? Так будет по справедливости.
– Ну вот еще! Разве все вопросы решаются с помощью кулаков?
– Нет, но… просто тогда я испугался. – На его загорелых скулах проступили пятна стыда, темно-красные и болезненные, как ожоги. – Вдруг ты привлечешь к нам внимание, и нас схватят.
– Вы от кого-то прячетесь? – догадалась девушка.
– Да, прячемся. От моего отца.
Пока они шли к убежищу, то пересекая реку по скользким камням, то перешагивая через поваленные деревья, трухлявые и поросшие мхом, Ронан успел поведать Агнесс свою историю.
Из его сбивчивого рассказа выходило, что отец всегда третировал мать. Если рядом не было посторонних, мог влепить ей пощечину, или встряхнуть за плечо, когда она медлила с ответом, или с размаху толкнуть в кресло, прошипев напоследок, чтобы подумала над своим поведением. На людях, конечно, руки не распускал, но выговаривал ей даже в присутствии прислуги. Выговаривал за неправильный титул в разговоре с графиней такой-то. За подгорелые тосты на завтрак. За расстегнутую пуговицу и забытые дома перчатки. За то, что полила кусок говядины мятным соусом, хотя всем известно, что мятный соус возбуждающе действует на женский организм. За ужасный почерк, тихую, медлительную речь и чтение по слогам. За то, что она была собой. За то, что она родила ему такого сына.
Отец Ронана пребывал в уверенности, что жена с сыном преисполнены греха, и не жалел сил на его искоренение. Ронана он тоже дисциплинировал. Мальчик не знал, какова на ощупь ладонь отца, потому что тот никогда его не гладил, зато близко познакомился с каждым дюймом его трости. Иногда отец ломал трость в процессе воспитания, а после сыну доставалось вдвойне – и за проступок, и за вызванную им порчу имущества. Но, как признавался Ронан, получал он за дело. Он на самом деле ненавидел отца и подстроил бы ему пакость, подвернись только возможность. Вот бы ему отомстить!
– В Библии сказано, что мстить нельзя! – ужаснулась Агнесс. – Нужно подставлять левую щеку.
Заметив, что она никак не решается войти в воду, опасаясь замочить платье, парнишка подхватил ее на руки. От неожиданности Агнесс ойкнула, но вырываться не стала – уж очень крепко, но вместе с тем бережно нес ее Ронан.
– Знаешь, есть люди, которые с удовольствием залепят тебе и по левой щеке, предварительно отхлестав тебя по правой.
– Но это не значит, что ее не надо подставлять.