Каждый год, в сентябре, на глазах у тысяч неаполитанцев, сухой сгусток вновь обращается в живую, тёплую кровь. Оставаясь соком жизни в течение девяти дней.
Реликвия, судя по свидетельствам очевидцев, бывает разного цвета. Тёмная. Алая. Ржавая. Как скалы Монте-Кристо на закате. Мало кто знает, что незадолго до ареста Януарий с малой общиной укрывался на острове. Солдаты Драконция не стали бы искать его здесь. Но иной дракон объявился в общине: дьявол. Переходя от человека к человеку, искуситель нашёптывал строгим о грехах братьев, указывал мнительным на косые взгляды, напоминал яростным о былых обидах, раскрывал гордым чужие насмешки — и настал день гнева, когда община пожрала самое себя. В одиночестве покидая пустынный остров, плывя навстречу смерти, более желанной, нежели воспоминания о резне внутри общины, епископ Януарий проклял кровавые утёсы. Навеки. Слово святого на пороге мученичества живёт долго. Дольше сгустка плоти в соборном реликварии. С восходом и заходом солнца оно проливается на скалы, напоминая: я здесь! Отныне всякий, ступив на отмеченный берег, достаётся дракону, как достался палачу Драконцию мятежный священник. Гордыня, месть, злоба и бешенство — безумие клыками рвёт сердце, толкая на ужасные поступки. Рассудок мутится, окрашиваясь багрянцем.
Беги, глупец!
Впрочем, всё могло быть совсем иначе.
Я беру левой рукой запястье правой. Пульс отвечает. Толчок за толчком: дракон в недрах бесится, смиряемый великой силой. Год за годом, век за веком.
Шестьсот лет после гибели епископа Януария остров был необитаем. Редкие гости Монте-Кристо либо успевали вовремя покинуть проклятую гору, либо истребляли друг друга. Но однажды скромная община монахов приплыла сюда на парусных лодках с целью основать аббатство Монте-Кристо. Монастырь на Голгофе. Им повезло — дракон спал, подарив братьям лишнее время; им не повезло — дракон проснулся. Змей ликовал, слыша из-под груды камня, как монахи, словно умалишённые, поодиночке терзают слабых и сообща губят сильных. Монахи плохо умеют убивать, значит, история затянулась. Рыча зверем, аббат гибнущей общины зубами вцепился в тело последнего оставшегося в живых брата. И едва кровь хлынула в горло отца настоятеля, едва он сделал первый глоток, как безумие покинуло аббата. В ужасе глядел пастырь на дело питомцев своих, не ведая, что творит, встал на колени, надкусил собственную вену и дал раненой жертве «причастие Голгофы».
Эти двое сохранили монастырь.
Впрочем, всё могло быть совсем иначе. Слишком давно, слишком туманно: я спрашиваю кровь, тронув её пальцами, но кровь откликается еле слышно. Первые толчки глохнут в монолите времени. Так эхо крика ещё живёт в ущелье, но не всякому путнику дано понять слабый отзвук.
Проклятие острова Монте-Кристо — тяжкий крест. Обычным людям не снести его. Наполнить опустелый Череп, где кишат черви, заново? — нет. Вернуть разум жертвам дракона? — вряд ли. Вам, пришедшим из большого мира, не сделать чуда. Чудо делаем мы. Пять веков аббатство Монте-Кристо держит змея в цепях. Избывает грех, обращая зло в добро. Нас мало: дюжина. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше. Время от времени мы ездим на побережье: Неаполь, Генуя, Ливорно, Маречана. Или на острова: Корсика, Сицилия, Сардиния. Дальше мы не ездим, боясь опоздать, не вернуться к сроку. Монахи нашей общины сходят с ума, если долго не возвращаются домой, в эти скалы. Монахи нашей общины ищут безумцев, чтобы привезти сюда.
Что происходит дальше, ты видел.
«Причастие Голгофы» возвращает свет пустым глазам.
Остров всегда с нами.
Часть птенцов, за год-два восстановив разум до обычного, покидает Монте-Кристо, возвращаясь в мир. Другая, малая толика, остаётся здесь навсегда, принимая постриг. Кровь дракона льётся в моих жилах. Все мы, члены общины, — бывшие птенцы, обделённые судьбой, лишённые разума, чтобы обрести его на Монте-Кристо. Сумасшедшие в пятом, шестом колене. Триста лет назад община получила статус ордена; в Ватикане нас зовут стриксианцами. Ты спросишь, почему таким, как мы, дозволяют сохранять сан? Почему инквизиция ещё не бросила грешников в застенки? Не возвела на костёр?! Юноша, безумие слепо. Разум может утратить кто угодно, и родители отдадут жизнь, лишь бы возвратить сыну рассудок! Властители мира слишком многим обязаны скромным стриксианцам. В частности, пока жив Его Святейшество Александр Шестой, в миру — Родриго Ленцуоли Борджиа, — нам нечего бояться.
Родной сын понтифика, Чезаре Борджиа, а спустя три года и дочь Лукреция в раннем детстве провели некоторое время на острове. Родившись безумными, нашими заботами они возвратились к новой жизни герцогом Валентинуа и герцогиней Феррарской.
Сын мой, ты полагаешь, твой разум, утраченный на кровавом берегу, был возвращён каким-то иным способом? Там, в бухте, я взял твою кровь и в ответ дал тебе свою. Рассудок ушёл недалеко и быстро вернулся от первых же глотков. С урождёнными безумцами это происходит куда медленнее. О птенец, прими дар судьбы с благоговением и останься с нами или вернись домой, отказавшись от суетных размышлений и благодаря Господа за оказанную милость.
Помни: остров отныне всегда с тобой.
Дракон больше не властен над добычей.
— Если я вернусь домой, — спросил Андреа Сфорца, — что будет со мной дальше?
Аббат пожал плечами, глядя на юношу ясно и светло:
— Я не знаю. Один Господь всеведущ.
ebooksa