— Что случилось?
— Не стоит беспокоиться, — сказала графиня. — Сильный порыв ветра разбил стекло. Должно быть, близится гроза.
— Да, гроза… — Принц приложил руку к виску. Он помнил, что собирался с кем-то встретиться… с женщиной… может быть, с этой блондинкой?
— Сударыня, — сказал он, — я поражён в самое сердце. Но сдаётся мне, я вас уже видел.
— Возможно, — улыбаясь, сказала она.
— При дворе?
— Поищите хорошенько в своих воспоминаниях.
— Во Франции, в Наварре, во Фландрии?
— Может быть, вы видели меня во сне?
— Да, сударыня, такие ангельские лица, как ваше, встречаются только в сновидениях.
— А теперь дайте мне руку, и продолжим нашу беседу за танцем… А потом, может быть, где-нибудь ещё.
И бал продолжался, и одни слуги спешили смести с паркета осколки стекла, а другие выгоняли из спальни принца невесть как затесавшуюся туда оборванку со всклоченными патлами. Она рыдала, прижимая к груди грубую глиняную плошку, и лепетала что-то насчёт своего высокого происхождения. Но ей, разумеется, не поверили и спустили с лестницы, да так резво, что она оставила на ступеньке стоптанную меховую туфлю.
19 июня 1584 г. принц Франсуа Анжуйский скоропостижно скончался. По официальной версии — от малярии. Однако ходили слухи, будто ему поднесла отравленный персик графиня де Монсоро.
Лорда Фрэнсиса Уолсингема, главу «Интеллидженс сервис», никогда не подозревали в причастности к данному событию.
В любом случае это стало концом династии Валуа. Бездетный Генрих III завещал престол Генриху Наваррскому, который установил гражданский мир и поддержал политический союз с Англией.
Достоверно известно, что графиня де Монсоро дожила до преклонных лет, в полном согласии с супругом, окружённая многочисленным потомством.
Что касается Одиль, то, говорят, она стала одной из фавориток Генриха IV и получила титул принцессы. Но у весёлого короля Анри было так много любовниц, что проверить, верно ли это, невозможно.
Юрий Гаврюченков
Упырь
Если бы не тяжёлые финансовые обстоятельства, последовавшие за развалом фирмы, я бы никогда не оказался в этой деревне, в грязном, тесном домишке с безнадёжным названием «изба». Пищей мне служат картошка и вермишель, а чтением — толстенькая чёрная Библия, вручённая на вокзале свидетелем Иеговы. Другого имущества, кроме гардероба, от прошлой жизни у меня не осталось, а посуду и кухонную утварь я купил вместе с домом. Приходится жить здесь, деваться некуда, и теперь я медленно становлюсь крестьянином.