Приходящие из Мора

22
18
20
22
24
26
28
30

Перед тем как выйти за калитку, он обернулся. Игнат все так же стоял на крыльце, укрытый плащом. Как будто пилигрим — еще такое сравнение пришло на ум. Или как прокаженный — это, пожалуй, все-таки вернее. Лука вспомнил, что так и не спросил у Игната про скалу, но желание пропало. Впрочем, как и настроение стало — хуже некуда. Он готов был пожалеть, что согласился приехать в эту глухомань. Но, вспомнив о Марине, подумал, что иначе бы не встретил ее…

Он прошел еще с полкилометра, прежде чем на задах деревни увидел дом Евгении Петровны. Сразу видно, что жилой: во дворе трепалось на ветру белье. Отсюда был слышен шум воды на перекатах — рядом неслась быстрая Мора, от которой чувствительно веяло прохладой. Чтобы не напугать старуху (почему-то Лука посчитал, что та непременно должна бояться незваных гостей), он громко постучал железным кольцом, пригвожденным к воротам.

Подождал немного. Ответа не услышал.

Зная, что собак здесь не водится, поднял засов и решительно шагнул во двор. И замер от страха, едва заметил, как от сарая отделилась стремительная тень и с тягучим грозным рыком бросилась на нему.

Челюсти клацнули прежде чем он подумал: «Собака? Но ведь они сказали…»

От хватки Луку спасла только натянутая стропа, удержавшая животное. Но и так ему пришлось вжаться в забор, чтобы не достали острые клыки.

— Волк, назад! — раздался женский крик.

И точно — только сейчас Лука сообразил, что перед ним настоящий волк, или помесь волка с собакой. Низко посаженные уши, здоровенная голова и характерная раскраска выдавали в нем черты дикого зверя. Волк перестал хрипеть, повиновался повторному окрику и отошел от Стрельникова на несколько шагов, хотя и не сводил с него ледяных глаз.

— Добрый день, Лука! — крикнула Марина. Она стояла на крыльце рядом с миловидной пожилой женщиной. Судя по всему, это и была Евгения Петровна. На старуху она была совершенно не похожа и сохранила редкую для пожилых людей грацию.

— Волк, это свой! — сказала женщина. — Его так и зовут — Волк. У него мама волчицей была. Не бойтесь — он уже не тронет.

Волкопес обернулся на зов хозяйки и неумело шевельнул хвостом, как будто виляя. На Стрельникова он уже не обращал особого внимания. Жара досаждала гораздо больше, чем незнакомец. Волк отошел к поилке и принялся с шумом хлебать воду. Только покосился и заворчал, когда Лука крадучись пересек чистый двор, чтобы взойти на крыльцо.

— А твой дед сказал, что здесь нет собак. И ничего не говорил о том, что здесь могут жить волки. Здравствуйте! — наконец, он поздоровался с хозяйкой.

— Здравствуйте! — улыбнулась та, замечая с каким радостным взглядом приветствовала гостя Марина. — Проходите в дом.

Если в доме Фаддея и Дарьи Семеновны чувствовалась какая-то безысходная простота, то в избе Евгении Петровны все было обставлено с необычайным для таких глухих мест вкусом. Если не считать отсутствующих на потолке люстр — привычных атрибутов городских квартир — то вполне можно было решить, что находишься в жилище аристократа. Была здесь старинная мебель, укрытая самодельными чехлами и накидками. В большой комнате располагался настоящий камин. Два кресла рядом с ним, старинный письменный стол поодаль и брошенная на пол медвежья шкура — именно о таком уголке для уединения и размышлений всегда мечтал Стрельников. Никак не ожидал он встретить нечто подобное в таежной глухомани.

— Красиво у вас. Уютно.

Обернувшись к женщинам, он заметил, как внимательно Марина смотрела на Евгению Петровну, оценивающую гостя.

«Видать, про меня здесь уже наврали с три короба».

Такое внимание к собственной персоне его задело. Он списал это на типичный заговор одиноких женщин, пытающихся в каждом мужчине разглядеть все достоинства и недостатки сразу. Только одна была еще совершенно неискушенной в подобных вопросах, другая напротив — имела значительный опыт. Он подумал, впрочем, что на самом деле не возражал бы, если бы все утро здесь говорили только о нем.

— Сейчас будем чай пить. Самовар скипел, — сказала Евгения Петровна и ушла готовить стол.

«Самое время», — хотел подметить с иронией Лука, чувствуя, что между лопатками и без того мокро от пота, но сдержался.