Только тут она заметила меня. Зеленоватые глаза стали совсем Ленкиными, хотя еще секунду назад метали молнии Шивы-Разрушителя.
— Папа Денис! — обрадовалась она, на мгновение забыв о случившемся. — О, господи, куда же ты пропал? Мы весь город обыскали. Мама уже неделю вообще не отключает скайп-конфы с моргами и больницами, ты же знаешь, какая она оптимистка…
— Я не мог позвонить.
— Как не мог? На работе тебя все потеряли, дядя Руся всех своих знакомых полицашек задергал, а ты не мог позвонить?! Ну, ты даешь!
— Аникин жив?!
— Па, ну что ты такое говоришь? — возмутилась Светланка и, чуть не плача, повисла у меня на шее. — Почему дядя Руся не должен быть жив?
Да, да, я совсем ничего не знал об этой новой реальности, где не было Второй мировой войны и не погибло почти тридцать миллионов людей, где жив Руслан Аникин, а взрослая Светка Еремеева зовет меня отцом и, в точности как ее мать, от волнения трещит без остановки. А еще в этой реальности совсем глупо и бесславно лишился своей очередной жизни асура Тарака, называвший себя Трансцендентным, и я стою, как посторонний, до сих пор не в состоянии поверить избавлению.
— Что это за парень? — я указал на выползшего из канавы шофера фуры.
Кругом суетились какие-то люди, но мне сейчас было плевать на их эмоции. Нас тут было трое — и всё. И я хотел знать имя третьего.
— Это Лёха, сын бабушкиной соседки по даче. Из-за этого урода погибли, наверное, хорошие люди…
Я покосился на горящие остатки «броневичка» Стяжателя, на его собственные клочки, размазанные по рельсам, и покачал головой:
— Насчет твоей последней фразы… Видишь ли, Светланка, я думаю, три утверждения из четырех в ней неверны.
— А какое из них тогда верное?
— О том, что они погибли. Подожди-ка, — я отстранил приемную дочь и подошел к горе-водиле.
От парня несло блевотиной, но он казался вменяем.
— Алексей?
— Д-да?! — полуспросил-полуответил он, вскинув на меня взгляд.
Я присел на корточки:
— Как твоя фамилия?
— Бекетов.