Вечер был теплый, солнечный, на деревьях вовсю распускались листья, с тополей сыпалась клейкая чешуя с почек, волны согретого весеннего воздуха гуляли по госпитальному парку сами по себе, без ветра, и Шабанова невыносимо тянуло побегать по пустынным, чисто выметенным дорожкам. Он огляделся, подхватил костыль и побежал вприпрыжку, не чуя боли в заросшей, но потревоженной недавно ране. Так же точно они бегали с Агнессой по берегу родной Пожни, правда, день тогда стоял холодный, ветреный, но было невероятно весело, так что замирал дух, и если бы в тот час кто-нибудь из деревенских увидел их, то уж точно посчитал за сумасшедших. Хорошо, что в черемуховые холода на берег никто не ходил и на свежей зелени паслись одни коровы, которые тоже иногда поднимали хвосты и, взбрыкивая задними ногами, неслись куда-то просто так.
Он промчался вдоль всего парка чуть ли не до КПП, и, когда бежал назад другой дорожкой, внезапно был остановлен высоким подполковником в фасонистой фуражке.
– Капитан Шабанов! Вы что, с ума сошли? – Перед ним оказался хирург, коего узнать в форме, без халата было нелегко.
– Да нет, не сошел, – сказал Герман. – Тренирую ногу…
– Я еще швы не снял! У вас должен быть постельный режим!
– А совсем не болит. – Он поплясал. – Нисколечко… Только зудит.
– Маресьев нашелся… Ну-ка покажи!
Шабанов поставил ногу на ручку костыля, завернул штанину – ватно-марлевый тампон на ране был сухим и чистым.
– Добро, – поуспокоился доктор. – Но бегать еще рано. Идите в палату!
Ему же самому стало любопытно; подковырнув приклеенную марлю, Герман отодрал край – хирург отреагировать не успел. Швы вместе с коростой отвалились от раны и остались на тампоне. Заросший разрез чуть углубился против прежнего пулевого входа, оформился в красноватый еще шрам и в повязке не нуждался, потому Шабанов сорвал заклейку и бросил в траву.
– Это что? – ошалело спросил хирург. – Вы что делаете? Вы что, больной?
– Здоров, товарищ подполковник!
Тот был откровенно растерян, снял фуражку, склонился над ногой, забыв, что нестерильные руки, ощупал рубец.
– Не может быть…
– Зажило… Со вчерашнего дня чесаться начало!
– Ладно, идите, – сказал он, чтобы скрыть смущение. – Идите! И не разбрасывайте мусор!
Шабанов поднял скомканный тампон, однако хирург отнял его, спрятал в карман.
– Идите!..
Подождав, когда он скроется в здании КПП, Герман развязал бинт на руке – от царапин, оставленных этой кошкой Алиной, остались легкие, едва заметные по цветовому тону следы. Если и всаживала она свои коготки, то эдак месяца два-три назад…
Он кинул бинт в кусты, однако вспомнил, кто собирает подснежники, выудил его назад и побежал трусцой. Потом осмотрелся – нет никого! – перескочил на соседнюю аллею и помчался со всех ног, ощущая резкий приступ ничем не укротимого аппетита, какой бывает лить в детстве. Ужин могли увезти назад, сдать на кухню, и потом ищи-свищи его! И денег ни копейки, чтоб подхарчиться в буфете на первом этаже… Он заскочил на крыльцо, костылем откинул дверь и чуть не столкнулся с представителем главного конструктора.