Сияющие

Толпа редеет, женщины расходятся в разные стороны: одни идут к автобусу, другие – к близлежащему рабочему поселку; там, в домах, деревянные кровати поднимаются так же высоко, как койки, которые они приваривают в каютах кораблей.

Она направляется к северу, по Мейн-стрит, проходит через Сенеку, который вырос из маленького рабочего городка, где раньше не было ни кинотеатра, ни школы, а сейчас трудятся 11 000 человек. Война способствует развитию. Общежитие для рабочих семей расположилось в здании средней школы, но для нее там места нет.

Зора выходит на железнодорожные пути, идет по шпалам, сапоги шуршат по гравию. Здесь ходят поезда в направлении Рок-Айленда; по этой ветке приезжали люди, которые осваивали Запад: вагоны были битком набиты исполненными надежды мигрантами – белыми, мексиканцами, китайцами, но особенно много было черных. Подальше от этого чертова Юга! Люди запрыгивали в поезд, идущий в Город мечты, их влекли объявления о рабочих местах, напечатанные в «Чикаго Дефендер» или «Дефендер», где ее отец проработал на линотипе тридцать шесть лет. А сейчас по этой железной дороге доставляют запчасти. И отца давно нет в живых.

Она пересекает шоссе № 6, жутковатое и пустынное в это время ночи, и начинает подниматься по крутому склону. Далее ее путь лежит мимо кладбища «Маунт-хоуп». Она могла пройти и дальше, хотя ненамного. Зора уже преодолела полдороги до вершины холма, как из тени деревьев, опираясь на костыль, вышел мужчина.

– Добрый вечер, мадам. Можно я вас немного провожу?

– Нет, не нужно. – Странно… Что делает здесь белый мужчина в такое время? Из-за своей работы она, скорее, примет незнакомца за диверсанта, чем за насильника. – Спасибо, сэр. У меня был трудный день, и я спешу домой к детям. Да и утро уже. – И это правда: шесть часов, еще темно и холодно.

– Как же так, мисс Зора? Разве ты меня не помнишь? Я говорил, что мы увидимся снова.

Она резко останавливается, не понимая до конца, что происходит.

– Сэр, я очень устала и плохо себя чувствую. Отработала девятичасовую смену, дома ждут четверо детей, и мне не нравятся ваши слова. Валите-ка отсюда подобру-поздорову. А мне в другую сторону.

– Не получится. Ты же светишься. И ты мне нужна. – Он улыбается и становится похожим на святого или сумасшедшего. Как ни странно, это ее успокаивает.

– Знаете, мне сейчас не до комплиментов и не до душеспасительных бесед, если вы из сообщества Иеговы.

Даже при дневном свете она бы не узнала в нем мужчину, который останавливался у их дома двенадцать лет назад. Хотя именно тогда отец провел с ней беседу о необходимости соблюдать осторожность, которую Зора от ужаса и чувства протеста запомнила на долгие годы. Однажды ей здорово досталось от белого владельца магазина за «непочтительное поведение». Но она давно об этом забыла, а сейчас темно, и усталость, кажется, добралась до костей. Мышцы болят, сердце ноет. Не до этого ей сейчас.

Однако усталость вмиг улетучивается, когда Зора краем глаза видит, что из кармана спортивной куртки мужчина достает нож. Удивившись, она поворачивается к нему, и незнакомец сразу вонзает лезвие ей в живот. Она ловит ртом воздух и сгибается пополам. Он высвобождает нож, и женщина падает, не удержавшись на ватных ногах.

– Нет! – Она в бешенстве на него и свое тело за предательство. Хватает мужчину за ремень, увлекая за собой. Он делает попытку снова замахнуться ножом, но она с такой силой бьет его по голове, что выбивает ему челюсть, а у самой, как попкорн на сковороде, хрустят три сустава пальцев.

– Ах…ы…ука! – Он не может произнести согласные из-за разбухшей челюсти. Ей удается ухватить нападающего за волосы, и она вдавливает его лицом в гравий, пытаясь забраться на него сверху.

В ярости он втыкает нож ей в подмышку. Удар неловкий и неглубокий, до сердца не достает, но женщина вскрикивает и подается назад, инстинктивно зажимая рану рукой. Незнакомец успевает воспользоваться ситуацией, перекатывается на Зору, прижав ее плечи коленями к земле. Та, может, телом и похожа на борца, но на ринге ей бороться не доводилось.

– У меня же дети, – она плачет от боли в ране в боку. Задето легкое, на губах появляются пузырьки крови.

Никогда еще она не испытывала такого страха. Даже в те времена, когда ей было четыре года, и весь город раздирали постоянные стычки на почве расизма, негров вытаскивали за волосы прямо из трамваев на улицу и забивали до смерти; отцу тогда удалось спастись бегством, спрятав ее под пальто.

Даже в то время, когда она боялась, что новорожденный Мартин умрет, и заперлась с ним в комнате, отослала всех прочь, каждую минуту в течение следующих двух месяцев боролась со смертью один на один и победила.

– Они сейчас проснутся, – сквозь резкую боль выдыхает она. – Нелла начнет готовить малышам завтрак, одевать их в школу, а Мартин будет вырываться, чтобы сделать все самому, и в результате наденет ботинки не на ту ногу. – Из груди вырывается полукашель-полувсхлип. Мысли в голове путаются, она понимает, что ее начинает охватывать истерика. – А близнецы… Они живут какой-то своей тайной жизнью, эта парочка. Нелла не справится одна. Такая ответственность… Мне же только двадцать восемь. Я хочу видеть, как они растут. Пожалуйста…