Поздно ночью, когда каждый из шестерых выживших устроил себе уголок в просторной приемной комнате (главным образом с целью создать хотя бы видимость отдыха), Лилли и Остин оказались в темном отсеке за застекленной проходной. Они постелили на пол кусок брезента, обнаруженный в шкафу, чтобы им было хоть немного удобнее, и сели бок о бок, прислонившись спиной к высоким картотекам, стоящим у дальней стены. Пистолеты лежали в стороне. По другую сторону забаррикадированных дверей и окон без остановки хрипели ходячие.
Очень долго Лилли и Остин молчали. Они просто обнимались и гладили друг друга по спине и по голове. Да и что можно было сказать? Мир вышел из-под контроля, и они просто пытались держаться. Но Лилли не могла избавиться от навязчивых мыслей. Она то и дело промокала бумажной салфеткой сочившуюся из разбитой губы кровь и постепенно замечала вокруг множество деталей, которые не вписывались в обстановку: освежитель воздуха в виде елочки, висящий на настольной лампе, необъяснимое кровавое пятно на потолке и шишка на руке Остина.
– Погоди-ка, – в какой-то момент сказала Лилли, чувствуя, как желудок сводит от волнения и от голода – она уже сутки ничего не ела. Взглянув на рукав кожаной куртки Остина, она заметила две маленьких дырочки прямо над шишкой. – А это что такое?
– Ты только не сердись на меня, – ответил Остин, когда Лилли потянулась и закатала ему рукав. Запястье юноши было замотано синей банданой, насквозь пропитавшейся кровью.
Лилли аккуратно сняла ее и увидела несколько характерных проколов.
– О нет, – едва слышно прошептала она. – Боже, скажи мне, что ты порезался, перелезая через забор.
По выражению узкого лица Остина, обрамленного локонами кудрявых волос, – по странному сочетанию печали, готовности, страдания и спокойствия – Лилли поняла, что колючая проволока была здесь ни при чем.
Глава восемнадцатая
След от укуса уже потемнел. Кожа вокруг него стала синевато-серой от инфекции. Зубы вошли глубоко – может, даже задели артерию, – и было чудом, что Остин не истек кровью. Лилли вскочила на ноги. Мысли путались, сердце колотилось как сумасшедшее. Пару мгновений она просто бормотала:
– Боже… Остин, нужно… Господи Иисусе… Все аптечки остались в… черт… ЧЕРТ!
Остин поднялся и снова замотал рану банданой. Он хотел было что-то сказать, но Лилли суетливо вертелась вокруг, обшаривая полки и ящики приемной в поисках чего-нибудь – чего угодно, – что могло бы остановить инфекцию.
– Нужно немедленно обработать рану, пока… ЧЕРТ!
Она открывала один ящик за другим и копалась в старых документах, пыльных формулярах, канцелярских принадлежностях, конфетных обертках и пустых бутылках из-под выпивки. Вдруг она снова повернулась к Остину и воскликнула:
– Жгут!
– Лилли…
Дрожащими руками она попыталась оторвать полоску ткани от полы своей джинсовой рубашки.
– Нужно наложить жгут, пока…
– Какого черта здесь происходит?!
Голос раздался из противоположного угла приемной. Глория Пайн стояла по другую сторону стеклянной перегородки, завернувшись в одеяло, и говорила сквозь прорезь в стекле. Ее глаза опухли и покраснели – видимо, шум разбудил ее. Она постучала по стеклу.
Лилли глубоко вздохнула и ответила как можно спокойнее: