Путь к Сатане

Он рассказал их истории. Этот изумруд, вправленный в бирюзу, служил печатью, которой Клеопатра запечатывала письма, адресованные Антонию; это бриллиантовое ожерелье — то самое, которым кардинал де Роган хотел купить расположение Марии Антуанетты и тем самым привел в движение суд, который стал одной из повивальных бабок революции и, в конце концов, стоил несчастной королеве головы; эта диадема сияла среди кудрей Нелл Гвинн, посаженная там Чарлзом, ее королевским любовником; это кольцо с огромными рубинами мадам Монтеспан дала отравителю Ле Вуатюру за любовный напиток, которым надеялась подогреть остывающее сердце короля-Солнца.

Наконец он подарил маленькой француженке, сидевшей справа от него, браслет с сапфирами, принадлежавший, как он сказал, Лукреции Борджиа. Я подумал: чем же она его заслужила, и не было ли ироничным указанием на это упоминание о его прежней хозяйке?

И невероятно увеличило мое уважение к власти Сатаны то, что в этом собрании не было мелодраматической секретности, никакой маскировки, никаких избитых номеров вместо имен. Его люди встречались лицом к лицу. Очевидно, сама мысль о предательстве была невозможна, а их вера в защиту Сатаны абсолютна. Я не сомневался, что все они, или большинство из них, были свидетелями моего подъема по ступеням и что они видели трагедию Картрайта. Но в их поведении ничего не говорило об этом.

Они пожелали Сатане доброй ночи. Я встал и ушел бы вместе со всеми, но Сатана остановил меня взглядом и кивком головы.

— Останьтесь со мной, Джеймс Киркхем, — приказал он.

И скоро мы были одни, стол убран, слуги ушли.

— Итак, — лишенные ресниц глаза глядели на меня через край большого кубка, — итак — вы проиграли!

— Не так много, как мог бы, Сатана, — улыбнулся я, — если бы я поднялся еще немного, мое падение могло бы быть таким же, как ваше — в древности — в самый ад.

— Это путешествие, — вежливо заметил он, — было весьма интересно. Но год пройдет быстро, и вы сможете снова попытаться.

— Попытаться упасть, вы хотите сказать? — рассмеялся я.

— Вы играете с Сатаной, — напомнил он мне, потом покачал головой. — Нет, вы ошибаетесь. Мои планы требуют вашего присутствия на земле. Тем не менее я хвалю ваше благоразумие при подъеме. И признаюсь — вы удивили меня.

— В таком случае я начал службу с замечательного достижения. — Я встал и поклонился.

— Пусть для нас обоих ваш год будет выгоден, — сказал он. — А теперь, Джеймс Киркхем, я требую вашей первой службы!

Я сел, ожидая дальнейшего; пульс мой слегка ускорился.

— Юнаньские нефриты, — сказал он. — Правда, что я организовал дело таким образом, чтобы они остались у вас, если вы окажетесь достаточно умны. Правда и то, что меня позабавило бы обладание этими брошами. Я вынужден был выбирать между двумя интересами. Очевидно, что в любом случае я должен был испытать полуразочарование.

— Другими словами, сэр, — серьезно сказал я, вы заметили, что даже вам не удастся два раза съесть один и тот же пирог.

— Совершенно верно, — ответил он. — Еще один недостаток этого так неловко созданного мира. Теперь нефриты в музее; что ж, пусть остаются там. Но музей должен заплатить за мое полуразочарование. Я решил приобрести нечто, принадлежащее музею и давно интересующее меня. Вы убедите музей отдать это мне, Джеймс Киркхем.

— А что это? — спросил я. — И каков будет метод моего убеждения?

— Задача нетрудная, — ответил Сатана. — В сущности, это испытание, которому подвергали всех воинов в старину, прежде чем посвятить в рыцари. Я следую этому обычаю. Много столетий назад фараон призвал величайшего злато-кузнеца, Бенвенуто Челлини своего времени, и велел ему изготовить ожерелье для своей дочери. Никто не знает, было ли это по случаю ее дня рождения или свадьбы. Злато-кузнец изготовил ожерелье из лучшего золота, сердолика, лазурита и зеленого полевого пшата, называемого аквамарином. На одной стороне с золотым картушем с иероглифическим именем фараона мастер изобразил сокола, увенчанного солнечным диском, — это Гор, сын Озириса, в некотором смысле бог любви и страж счастья. На другой стороне — крылатая змея, урей, несущая на себе крест с ручками, crux ansata, символ жизни. Внизу он изобразил сидящего на корточках Бога со множеством годов в руках, а на его локте сидит головастик — символ вечности. Так хотел фараон при помощи амулетов и символов дать вечную любовь и жизнь своей дочери.

Увы! Что такое любовь, человеческая надежда и вера?! Принцесса умерла, умер и фараон, а со временем умерли Гор, и Озирис, и все боги Древнего Египта.