Я нехотя толкнула галан, проскрежетавший барабаном по воздуховоду.
Дейн взял его в руку и распорядился:
– Теперь можешь вылезать.
Я, как змея, выползающая из тесной, уже малой шкуры, начала извиваться по шахте, сдирая в кровь плечи, ладони, коленки. Выбраться мне все же удалось. Я очутилась на плите.
Он стоял у окна. Хорошо. В его руке был револьвер, может, оно и лучше: одна рука прострелена, вторая занята оружием. Не сможет колдовать. Всего два шага, и толчок в открытую раму. Мы выпадем вместе. У меня должно хватить сил на этот последний рывок.
В уме я уже прикидывала, как это лучше сделать. Пнула чайник, отвлекая внимание, напружинила ноги, готовая к броску, и тут краем глаза увидела… Нет, не Верджа, его руку, запястье с обручальным браслетом и сгусток энергии на его открытой ладони. Некромант каким-то чудом сумел проползти эту пару шагов.
Пульсар был для Дейна неожиданностью. Киллер, отвлеченный мною, заметил его лишь в последний момент. Удар – и тело Дейна, перелетело через узкий подоконник. Но мне было уже не до него.
– Вердж! Вердж!
Некромант лежал в коконе из проводов капельниц. Бледный, с обескровленными губами, он даже не дышал. Его легкие принудительно вентилировал аппарат искусственного дыхания, нагнетая воздух. На груди – датчик кардиографа, окружен плеядой амулетов.
Я держала его руку, и мне казалось, что убери ее – и его жизнь оборвется. Сколько так стояла? Точно не знаю. Вообще, все случившееся после падения Дейна из окна воспринималось одним сплошным месивом. Как тащила Верджа по лестнице, закинув его руку на плечо, как чудом, буквально бросившись под колеса, поймала извозчика, как оказались в госпитале.
Операция, которая шла бесконечно долго. Двое врачей (почему-то в зеленых халатах), вышедших и одновременно закуривших. Один, в стерильных медицинских перчатках, держал сигарету зажимом, второй, по-простому, сжал папироску большим и указательным пальцами. Как впоследствии узнала – это был тандем, один из немногих. Наш, земной хирург и здешний маг-целитель.
Палата была буквально залита полуденным светом, словно в окно светило не солнце, а сотни сценических софитов. От этого хотелось жмуриться, глаза слезились.
Я услышала, как дверь резко открылась, стукнув ручкой о стену, и раздался злой, встревоженный голос:
– Вон из его палаты! – Говорившим был отец Верджа, Мейнс-старший.
Отвечать было тяжело: горло саднило и пересохло, да и особого смысла я не видела, поэтому лишь покачала головой.
– Я сказал – вон!
Отвечать все же пришлось.
– Он жив, пока я держу его за руку, – ответила честно, так, как чувствовала.
Минута молчания. Одна, вторая, третья. Резкий выдох за спиной, так, словно мужчина пытался смирить гнев.
– Хорошо. Как это произошло? – Рубленый тон – словно наждак, прошедшийся по рваной ране.