«Никому никогда ничего не достается даром». Во время визита на виллу Сейполта училки все время держали под контролем мои гормоны. Когда я вернулся, чтобы обыскать рабочий стол немца, я должен был пребывать в полувменяемом состоянии от страха и массы сопутствующих эмоций, зная, что изуродованные трупы, которые я обнаружил, стали таковыми совсем недавно, и ублюдок Хан вполне может еще сшиваться где-то поблизости. А когда Труди неожиданно воскликнула:
«Люц?» — любой нормальный человек получил бы инфаркт.
Так вот, когда я вытащил училки, обнаружилось, что я вовсе не избежал всего этого, а просто отложил удовольствие на некоторое время. И этот момент наступил! Мой мозг и нервы сразу как бы сжались, сплелись в тугой клубок.
Невозможно было отделить одну эмоциональную «нить» от другой: я испытывал дикий, бессмысленный, животный ужас, страстную ненависть к Хану за поистине дьявольский метод, с помощью которого он хотел остаться неуловимым, и за то, что этот подонок заставил меня созерцать плоды своей бесчеловечной жестокости.
Накатила волна страшной усталости и боли в работавших сверх всякой меры мускулах (училка «запрещала» мозгу и телу чувствовать утомление и физическую боль, и в результате я сейчас получил и то, и другое); вдобавок я вдруг осознал, что ужасно голоден и умираю от жажды, а мой мочевой пузырь вот-вот лопнет. В кровь хлынул адреналин, и сердце забилось еще быстрее. Хотя опасность давно миновала, мой организм подготовился к смертельной схватке или к бегству.
В общем, я за несколько мгновений прошел через все, что должен был прочувствовать в течение трех-четырех часов, на тело и мозг обрушился страшный удар, пославший меня в нокаут.
Дрожащими руками я поскорее вернул училки на прежнее место, и через минуту почувствовал себя нормальным человеком. Сердцебиение, дыхание вернулись к норме, а голод, жажда, дикая злость, усталость и мучительные сигналы переполненного мочевого пузыря прекратили донимать меня. Я благодарил судьбу и хирургов, но сознавал, что просто еще раз оттянул час расплаты, а когда он наступит, самое ужасное постнаркотическое похмелье покажется мне легкой мгновенной встряской, словно мимолетный поцелуй в темноте. «Дас ист террибль платить по счетам; не спа, бвана мсье Марид-сан?» Это ты верно сказала, Чири.
Когда я возвращался в холл к Труди, кто-то окликнул меня: «Мсье Одран?»
Хорошо, что училки оказались на месте: терпеть не могу, когда мое имя выкрикивают, если вокруг полно народа и тем более если я маскируюсь.
Я повернулся и окинул одного из служащих, позвавших меня, безмятежно-холодным взглядом.
— Да?
— Для вас записка, мсье. Оставлена в вашем ящике. — Парня явно смущал мой простонародный наряд — галабийя и все прочее. Он твердо выучил, что в их замечательном отеле останавливаются только «культурные европейцы».
То, что он сказал, было просто невероятно по двум причинам: во-первых, никто не знал, что я здесь остановился, и, во-вторых, я зарегистрировался под чужим именем. Что ж, надо сделать вид, что мне просто стало интересно, что они там напутали, а потом возмущенно бросить бумажку в надутую физиономию парня.
Попробую угадать… Компьютерная распечатка, верно?
Я развернул записку.
ebooksa