– Пора бы нам с Марго и назад отправляться, – озабоченно взглянул он на часы, – иначе до деревни только затемно доберусь.
Светового времени оставалось чуть более четырёх часов и действительно следовало поторапливаться. Кроме того, было совершенно необходимо успеть провести второй сеанс связи, (первый он провёл, когда подъехал утром к бывшей вырубке) и доложить о достигнутых результатах. Впрочем, этим он рассчитывал заняться уже на обратном пути, совместив приятное с полезным. Поймав мирно пасущуюся кобылу, он проверил сохранность укладок и уже знакомым путём порысил в направлении Глубокого.
Поздним вечером, починив и наточив ржавым напильником обе имеющиеся в хозяйстве старика лопаты, Илья принялся собирать у дверей всё, что он решил увезти с собой на пробные раскопки.
– Куда это ты собираешься? – совершенно буднично поинтересовался у него хозяин, присевший у стола для починки старых валенок. Надолго ли едешь-то?
– Да нет, – отозвался Илья, укладывающий консервные банки в боковые отделения рюкзака, – дня на два…, думаю, не больше.
– Смотри, – явно осуждающе покачал головой старик, – не в добрый час собираешься в путь. Чувствую, погода скоро испортится.
– Никак старые кости ноют?
– Зря смеёшься, – недовольно нахмурился тот. Вот доживёшь до моих лет, да поймёшь, как это бывает.
– Не обижайтесь, Тимофей Матвеевич, – извинился Илья, понявший, что сморозил глупость, – совсем не хотел вас обидеть. Просто сам не уверен, что доживу до ваших лет и столь надёжный способ предсказания погоды так и останется мною неизведан.
Хозяин искоса взглянул на него поверх сползших на кончик носа очков.
– Что это ты так… о грустном? Чай молодой ещё…
Договорить он не успел. Дверь в избу с грохотом распахнулась и в комнату влетела запыхавшаяся Настя.
– Ой, – звонко защёбетала она, повернувшись лицом к Хромову, – какая же ваша Маргарита смешная! Я ей дала две морковки, и она их съела прямо у меня из рук. И губы у неё такие тёплые!
– Ты, егоза, ей сена-то принесла? – еле смог вставить дед.
– Конечно, – всплеснула та руками, – целых две охапки положила. Она его так ест! Аж с хрустом. Пойду, ещё водички ей налью.
– Бедные дети, – вздохнул Тимофей Матвеевич, после того как она выбежала в сени, – живут вроде и в деревне, а на живую лошадь глядят как на зверя заморского. Всё машины, железо, провода, ничего живого, достойного нормального человека. Добром это не кончится, нет…
– Это всё философия, – отозвался поглощённый своими проблемами Хромов, – а в нашей жизни философствовать особо некогда. Только успевай крутиться.
– Ага, – язвительно буркнул старик, – крутиться. Вот так и всю жизнь нами крутят некоторые. То один вождь вертит, то другой. А мы как бараны слепые тычемся за ними, то в одну сторону, то в другую. Потычемся, потычемся, а там глядишь и на покой пора. Сидишь тут, бывалыча, на завалинке и удивляешься про себя, как же по-дурацки устроена жизнь наша человеческая. Каждый миг за тобой глядят, каждое мгновение контролируют. В детстве родители смотрят, чтобы не убежал куда. Стал чуть постарше – начальники всех мастей и рангов за тобой глядят. А за первыми начальникам вторые начальники присматривают, и нет этому конца и края. В Америке той же, – не совсем логично перескочил он с темы на тему, – вот всё кряхтят за какую-то свободу. Дуралеи! Какая может быть свобода в этом мире, где все с рождения до смерти живут со связанными руками.
– Да, совершенно верно, – поддакнул Илья, в душе мечтающий поскорее покончить со сборами и улечься в постель. Жизнь наша странна и загадочна. Но, упаси Господь, если кто-нибудь, когда-нибудь всё объяснит. Тогда и вовсе станет тошно жить, поскольку всем всё будет ясно, а поэтому и неинтересно. И кстати, к слову сказать, вот я вас давно хотел спросить, – постарался он сменить тему неприятного для него разговора, – почему же всё-таки ваши, я имею в виду деревенские жители, от меня так шарахались, когда я первый раз здесь появился?
Старик оставил своё занятие и будто бы в нерешительности пожевал губами.