— Отходили ли вы далеко от своей машины, когда ожидали г. Данилова в Гранатном и не приближался ли кто-нибудь к вам?
— Нет, г. следователь. Нас там было всего несколько человек и машины стояли одна за другой. Гранатный переулок всегда тихий, а в ночную пору, да еще летом, совершенно безлюдный!
Присутствующие при допросе власти невольно переглянулись. Возбуждал глубокую жалость этот жестоко обвиняющий сам себя молодой человек. У всех было какое-то невольное чувство его невинности, а улики против него собирались неотразимые.
— Мне вас очень жаль, Васильев, но я должен временно подвергнуть вас аресту.
Беспомощно оглянулся бедняга на всех присутствующих, точно ища в ком-нибудь защиты.
Все лица были строги и серьезны.
Тяжело вздохнув, повернулся он к выходу, где окружили его городовые и сопровождающей их околодочный надзиратель. У самой двери к нему подошел Зенин и шепнул только пять слов: «Я верю в вашу непричастность».
Полными слез глазами взглянул на него Васильев.
За шофером настала очередь дворника Власа. Он откровенно признался, что часов с одиннадцати, закрыв ворота за выехавшим барином, он лег в своей сторожке и заснул, пока не услышал гудок автомобиля. Он называл свой сон грехом, прощения просил за него положительно у всех и ничего более от него нельзя было добиться.
Лакей Яков, проводив барина, собрался было пойти спать, но сел в плетеное кресло у широкого окна вестибюля, намереваясь покурить, и сам не почувствовал, как задремал; очнулся, услышав сигналы шофера. Балкон находился на противоположной стороне дома и ему не мог быть виден, равным образом и окна спальни.
Допросили остальную прислугу и только собрались позвать старую няню, когда вдруг отчаянно заэвонил телефон. Все вздрогнули, точно ожидая нового несчастия.
Взявший трубку товарищ прокурора побледнел, как мертвец.
— Из тверской полицейской части извещают, что в «Hotel National» при загадочных обстоятельствах обнаружили убийство певицы-гастролерши Мари Перье, — ни к кому особо не обращаясь, сообщил он каким-то надтреснутым, не своим голосом.
В комнате водворилась мертвая тишина.
Глава XXIV Hotel National
Важный швейцар не успевает сегодня вечером закрывать двери. Без конца вносят корзины, букеты, венки и растения в ценных художественных горшках. Особенно хорош огромный куст камелий, сплошь покрытый кровавокрасными цветами.
Залюбовалась ими капризная, избалованная артистка и распорядилась внести их в свою гостиную. Она занимает во втором этаже большое комфортабельное отделение из пяти комнат, в одной из которых помещалась всегда сопровождающая ее камеристка Жюстина. Цветами заполнен весь прилегающий к их отделению коридор. В комнаты внесены только любимцы m-lle Перье, но их так много, что ими заставлена гостиная и большой, выходящий на угол Тверской улицы и Всехсвятской площади балкон.
Из столовой раздается звон бокалов и веселый серебристый голосок певицы, которая с грациозной игривостью выпроваживает своих гостей. Она разрешила избранным выпить у нее по бокалу шампанского, не больше. О, нет! Ей на лето предписан строгий режим. В постель лечь должна хоть за минуту до двенадцати. И вообще, только настойчивые просьбы и колоссальный гонорар заставили ее приехать на неделю в Москву, а потом она отправляется на отдых и лечение.
— Au revoir, messieurs! Au revoir!
Напевая веселый куплет шансонетки, звонко постукивая высокими каблучками по паркету, впорхнула она в свою комнату, где заботливая Жюстина приготовила все для ее ночного туалета.