Безумные затеи Ферапонта Ивановича

Тот сел. Помолчали. Наконец, теребя шляпу, лежавшую у него на коленях, и не глядя на собеседника, незнакомец заговорил, подбирая слова и краснея:

— Видите ли... Вы меня извините, но, собственно, мне бы... впрочем, ерунда!.. Пожалуйста: я готов вам дать объяснения... только — минуточку... — с такими словами странный человек вынул карандаш и блокнот, быстро записал что-то и, вырвав листок, положил его на стол, прикрыв ладонью. Плоские с грязными каймами ногти и короткие пальцы неприятно поразили офицера.

— Вот, — проговорил его собеседник, смущаясь: — теперь пожалуйста: к вашим услугам — спрашивайте... Может быть, на первых порах вам интересно знать, кто я такой, так вот: фамилия моя

— Капустин, Ферапонт Иванович, по роду занятий — психиатр, пока без службы...

Звякнули шпоры. Капитан устроился в кресле поудобнее и, вглядываясь пристально в собеседника, сказал:

— Хорошо... Меня интересуют два вопроса...

— Три?.. — поправил его собеседник несколько робко, но, сопровождая слова свои фамильярной ужимкой, очень раздражившей капитана.

— Пожалуй... вы правы, господин... Капустин, — сухо сказал офицер. «Черт его знает: баптист, непротивленец он что ли?» — думал он в это время про себя и все более и более раздражался.

Весь вид Капустина показывал, что ему еще хочется говорить. Молчание офицера он счел за разрешение.

— Видите ли, — начал Капустин, — я хотел бы обратить ваше внимание... — с этими словами он взял записку, которую при крыш л зачем-то ладонью, и подал ее офицеру. Яхонтов прочел:

«1) Вы хотите знать, почему я улыбался, глядя на группу офицеров (за это вы и сшибли мой стакан), 2) почему я так странно реагировал на оскорбление и сказал «понимаю» и 3) что значит «потушить фонарь»...

Офицер отбросил записочку.

— Да что вы думаете, — почти закричал он, — я вас сюда для фокусов ясновиденья пригласил?!.. Ну, хорошо: вы угадали, но, ведь, это же ровно ничего не объясняет! Ну, относительно вашего «понимаю» можно еще догадаться, что вы поняли, насколько ваша улыбка по адресу офицеров возмутила меня, русского офицера... но все остальное... и, наконец, что вы нашли смешного в нашей группе, и это что — «можно потушить фонарь*?!.. Нет, вы меня простите, но я требую, чтобы вы объяснились толком!..

Капустин сразу сделался серьезен.

— Видите ли... прежде всего здесь нет никакого ясновидения, — просто профессиональный навык наблюдательности, а затем, конечно, все это пустяк, не стоящий вашего внимания. Я глубоко убежден, господин капитан, что наша с вами встреча будет иметь другое, самое высокое значение, выше всякого личного... — Здесь Капустин остановился, как будто снова подыскивая для своих мыслей такую форму, которая не спугнула бы установившегося внимания собеседника. Он напрасно боялся: любопытство офицера взвинчено было до предела. Яхонтов решил выяснить до конца все непонятное в этом происшествии, тем более, что собеседник начал казаться ему симпатичным, оттого, что слишком явная боязнь быть непонятым, недослушанным до конца, сквозила в тоне Капустина и в выражении лица его.

— Пожалуйста, — сказал капитан, — я с удовольствием и с полнейшим вниманием выслушаю все, что вы имеете доложить мне... Временем мы не стеснены, — добавил он, взглянув на часы. — Вы курите?

— Нет...

Яхонгов закурил папиросу и приготовился слушать.

— Видите ли... — начал странный человек, — то, что я сообщил вам о себе кое-какие чисто паспортные сведения, ну, например, то, что я — Ферапонт Иванович Капустин, психиатр и тому подобное, конечно, ничего не говорит вам. Это немногим больше, чем назваться номером таким-то. Нет! В наше проклятое время нам от человека другое требуется! Враг или друг ты — вот что главное!.. Я это прекрасно понимаю Поэтому-то, именно, я испытываю сейчас огромное затруднение. Я уже говорил вам, что мне много нужно сказать вам такого, что выходит за пределы личного. Вас-то я знаю теперь настолько, что никакие сведения о вашей личности, со стороны не пошатнули бы моей веры в вас. Вы только что доказали мне, что не все еще офицеры утратили представление о чести армии... Словом, вам я доверяюсь без оговорок, но сам не могу льстить себя надеждой, что, встретившись с вами в первый раз здесь и при таких обстоятельствах, я окажусь в ваших глазах достойным доверия. А без этого — немыслимо. Во имя нашего общего дела, я буду просить о доверии самом полном... Конечно, мы могли бы отложить нашу беседу до тех пор, пока контрразведка, по требованию вашему, не представит сведений обо мне и о предках моих до седьмого колена, но вы сами увидите, что время не терпит. Поэтому я думаю, что у меня есть другой путь к вашему доверию, более короткий и приятный... Вам, конечно, известен полковник Карцев?

— Да. Я полагаю, что он должен быть известен каждому егерскому офицеру.