И аз воздам

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кто – «оно»? Кто управляет этим куполом, кто собирает людские желания? Это человек? Группа людей? Какая-то древняя сущность? Жители этого города сознательно и по сговору затеяли нечто крамольное и замешаны в темном колдовстве и осквернении святыни? Кто-то пользуется людскими желаниями в своих целях без их ведома?

– Я не знаю, – устало отозвалась Нессель. – Не смогла увидеть, не успела… и не думаю, что сумела бы. Это… Представь себе трактир вроде того, в котором ты встречался с людьми из местных головорезов. Ты знаешь и слышишь, что внутри собрались явно не добропорядочные горожане, но не можешь сказать, кто именно там сидит, как они выглядят, сколько их, о чем говорят, – для этого надо войти, осмотреться и послушать, но если ты сделаешь это, тебе не поздоровится.

– Можно же подслушать?

– Можно, – кивнула ведьма, – но для этого нужна особенная сноровка: потому что кто-то из тех, кто внутри, смотрит в окна и следит за входом, готовый отшить чужаков. Я не смогу рассмотреть то, что увидела, более подробно: меня заметят, и я…

– Можешь погибнуть? – договорил Курт, когда она запнулась. Нессель кивнула, и он вздохнул: – Стало быть, пробовать и не стоит. Будем считать то, что тебе удалось увидеть, чем-то вроде свидетельских показаний и пытаться раскручивать этот клубок, как в любом другом деле, – сопоставлением данных и улик. Хотя должен признать, что не представляю, как: ни с чем подобным мне прежде дела иметь не приводилось…

– Я больше ничем помочь не могу, – чуть виновато произнесла Нессель. – Я и умею мало, и знаю того меньше, никаких книг не читала и ни с чем подобным прежде тоже не сталкивалась…

– Ты и так сделала много, – возразил он твердо. – Даже при всей туманности полученной информации я уже знаю куда больше, чем знал полчаса назад. И главное, как я посмотрю, ты не расплатилась за это так жестоко, как в прошлый раз… Ты ведь в порядке?

– Напугана, – честно призналась Нессель. – И устала. Но я в порядке.

– Хорошо… Зараза, – выдохнул Курт тоскливо, яростно потирая ладонями глаза и вновь ощущая исподволь подступающую боль над переносицей. – Как никогда прежде, жалею о том, что этого зануды Бруно нет рядом…

– Твой духовник разбирается в этом?

– Бруно – книжная крыса, – криво усмехнулся Курт. – Он и прежде упражнениям на плацу предпочитал сидение в архивах и библиотеках, а когда занял нынешнее место – вовсе там поселился. Я, разумеется, тоже пытался обогащаться знанием не только о том, как правильно ломать и рубить шеи, однако до него мне далеко; мои познания по большей части получены на самой службе, а потому не слишком обширны. Не уверен, что и он нашел бы верный ответ тотчас же, но – как знать, быть может, подал бы пару дельных мыслей…

– Одно ты теперь знаешь точно: малефиция в городе есть. И смерть вашего служителя – не попытка нечистоплотных инквизиторов избавиться от того, кто раскрыл их жульничество с приговорами. И может, впрямь все эти приговоры – справедливы?

– Primo – вовсе не обязательно Официум ни при чем. Служители даже самого попечительского отделения, состоящие в сговоре с малефиками, уже были раскрыты однажды. Secundo – меня все-таки смущает столь немалое число умирающих со словами «я невиновен». Поверь мне, такое происходит нечасто.

– Вы не казните невинных? – тихо и осторожно спросила Нессель, внезапно помрачнев, будто лишь теперь вспомнив, с кем говорит; он качнул головой:

– Не так задаешь вопрос, Готтер.

– Почему? – насупилась ведьма. – Потому что на него неприятно отвечать?

– Потому что откуда я знаю? – отозвался он со вздохом. – Если ты спросишь, были ли в моей службе случаи ошибок, – отвечу: нет.

– Нет? Вот так убежденно?

– Твое дело, верить ли мне, – передернул плечами Курт. – Но за себя я могу говорить с уверенностью. У меня до сих пор оплошностей не было. Если тебе станет от этого легче – сознаюсь, что именно это меня пугает всего более: это означает, что ошибка все еще возможна в будущем. И так как я набрался уже достаточно опыта для того, чтобы не обмануться в малом, это означает, что моя вероятная ошибка будет серьезной, тяжелой, а ее последствия – страшными. Я могу сказать, что знаю нескольких сослуживцев-следователей, за чью чистоту могу поручиться. Могу сказать, что Конгрегация в целом полагает немалые силы на то, чтобы не совершать прошлых грехов, однако хотя бы исходя из суждения о вероятностях – нельзя не допустить того, что ошибки бывали, однако явно не столь частые, как прежде. И главное – именно ошибки, редкие случаи, когда силы человеческого разума недоставало для того, чтобы совладать с обстоятельствами. Преступная небрежность, преднамеренное вредительство, спланированное злодеяние – все это, поверь мне, неплохо пресекается и на местах, и ребятами из попечительского отделения: та самая дотошность и подозрительность, из-за коей их не выносит наш брат следователь, портит жизнь нам, но отлично работает на дело. Подводя итог, скажу так: да, я понимаю, что от ошибок не убережен никто, но столько ошибок в одном городе и за столь короткий срок – это перебор. А в то, что такое количество народу станет перед смертью кричать о своей невиновности в глупой надежде на спасение или из желания напакостить напоследок, я не верю… один-два – может быть, но не дюжина человек ни в коем разе.

– Почему?