И аз воздам

22
18
20
22
24
26
28
30

Выстрелить было можно. Если остановиться, перевести дыхание… Хватило бы пары секунд; в лагере Хауэра доводилось делать и не такое. Девять попаданий в мишень из десяти после десятка кругов вокруг корпуса, и не торопливым шагом, как сейчас, а бегом, в кольчуге и с грузом, а не налегке, как сегодня, – это был стабильный результат; лучше бывало, хуже – нет. Попытаться было бы можно, но… Да, остается один шанс неудачи на девять шансов успеха, и этой вероятности никак нельзя позволить сделаться явью, но – только ли в этом дело?

Информация. Много, невероятно много информации, уйма фактов, которых никогда больше не представится шанса получить, немыслимая масса сведений, что заключается в нем, в этом человеке, от которого их отделяет чуть более дюжины шагов. Информация, которая так и останется неузнанной, если сейчас пустить болт ему в спину – открытую и так хорошо различимую…

Ускориться, минута бега, несколько шагов в сторону, на открытое пространство – и бить по ногам, не опасаясь, что болт повстречает на пути помеху, а глаз неверно оценит расстояние. Тогда и промах не будет стоить так дорого.

Курт пригнулся под низко свисающей веткой и прибавил шагу, перейдя на бег, повернул налево, обогнав Штайнмара, и в несколько рывков преодолел редкий кустарник, проскользнув меж ветвей и молясь о том, чтобы под ногами не захрустел незаметный в густой траве валежник. Каспар и Альта на три мгновения исчезли из виду, скрытые листвой; на песчано-травяную полосу берега Курт вылетел, вскинув арбалет наизготовку, и замер, остановившись так резко, что, кажется, воздух ударил по лицу, точно каменная стена, перед которой не успел сбавить ход вовремя.

Где-то за спиной зашуршали ветви, что-то хрустнуло, топнули башмаки, послышался растерянный возглас, больше похожий на осиплый, свистящий вздох смертельно раненного, и воцарилась тишина.

Глава 39

Каспар был здесь – стоял лицом к преследователям в нескольких шагах впереди, совершенно не запыхавшийся и в то же время распаленный, будто боевой конь после яростной стычки, горячей, но короткой, такой короткой, что кипящая кровь все еще бурлит и требует драки, требует действия, движения, боя и крови. Кровь была – засохшая на ветру, потемневшая, кровь на штанах, на коже рук, на лице, запекшаяся неровной полустершейся коркой; кровь была чужая и своя – из уже подзатянувшихся порезов, складывающих собою руны. Порезы явно были нанесены недавно, скорее всего – сразу после убийства охотника, но уже начали затягиваться, словно миновало не меньше пары дней.

Альту он прижимал к себе одной рукой; светловолосая стриженая девочка в мальчишеской одежде, худая, как цапля, казалась рядом с массивным чародеем щепкой, которую легко можно было сломать двумя пальцами, не приложив даже малейшего усилия. К шее под острым подбородком прижался, как нож, наконечник стрелы, что держал Каспар во второй руке, – прижался плотно, но осторожно, не царапая кожу.

– Это стрела Вотана, – произнес Каспар, и голос его был таким же, как и весь он, – нарочито сдержанным и даже, казалось, невозмутимым, но вместе с тем каким-то исступленным, как рвущийся с привязи волк. – Ей достаточно царапины, чтобы после тянуть из пореза жизнь, пока не выпьет до дна. Выстрели в меня – и я упаду. Возможно, моя рука просто разожмется, и я уроню стрелу. Возможно – судорога согнет руку так, что я чиркну по коже. Вопрос в том, готов ли ты проверить свою удачу, поставив на кон жизнь своей дочери.

Курт не ответил и арбалета не опустил, продолжая держать человека напротив на прицеле, ощущая нетерпеливый зуд в пальцах; если спустить тетиву сейчас, погоня многих лет будет окончена, решится сразу масса проблем… Но и еще больше – возникнет.

– Стареешь, – заметил Курт ровно, пытаясь следить сразу и за лицом противника, и за его рукой со стрелой. – Прежде ты себе таких дешевых кунштюков не позволял. Нервишки шалят? Похоже, ты перестарался, всё откладывая нашу встречу.

– Тянешь время, пытаясь принять решение? – серьезно отозвался Каспар и еле заметно шевельнул пальцами, удерживающими стрелу: – Я могу помочь. Отсечь все нити. Освободить. Признайся, ты почувствовал облегчение, увидев горящий дом в Бамберге. Выбор, которого ты не должен был делать, мысли, которые тебя не должны были преследовать, привязь, которой у тебя не должно было быть, – вот что сгорело тогда. Помнишь, что я сказал в Ульме? Это я тебя сделал. Начиная с того дня в Таннендорфе и продолжая каждым годом твоей службы.

– Благодарствую, – подчеркнуто дружелюбно согласился Курт. – Но дальше я уж как-нибудь сам, если не возражаешь. В чем дело, в конце концов? Ты хотел встречи? Вот она. Или гложет обида, что не ты мне ее назначил, а я сам тебя нашел, да еще и в неудачный момент? Ну, извини. Накладочка вышла.

– Брось арбалет наземь, – велел Каспар, чуть повысив голос. – И подальше.

– …после чего ты ее убьешь в расчете на то, что я взбешусь, потеряю голову и бездумно ринусь в драку. Не. Не пойдет. Давай наоборот: ты уберешь эту ядовитую дрянь от ее горла, отдашь девочку матери, а я, так и быть, с тобой подерусь. Мне, в общем, тоже интересно посмотреть, что из этого получится на сей раз.

– Тебе не интересно, – возразил Каспар, и его губ впервые коснулась улыбка – стылая, нелюдская и вместе с тем какая-то настолько отечески-одобрительная, что Курта чуть не передернуло. – Тебе это никогда не было интересно. Поэтому знаю: отпущу ее – и тут же получу болт в колено; даже не в голову, потому что тебе нужно то, что в этой голове. Меня это не устраивает. Снова повторю то, что было сказано в Ульме: я готов проиграть. Но не так.

– Похоже, мы в безвыходной ситуации, – заметил Курт с показным сожалением, и улыбка противника стала шире и ледянее.

– Не думаю, – проговорил он с расстановкой и вдруг коротко хохотнул: – Инквизитор… Знаешь, в чем разница между нами? Ты человек, веришь в человека и служишь человеку. И этого человека никогда нет, когда он нужен…

– Прежде чем ты затянешь очередную патетическую песнь о Боге и богах, – оборвал Курт, – отвечу, что у тебя дела тоже не очень. Ты человек, веришь в удравших ангелов и служишь неудачникам.

– Инквизитор, – повторил Каспар, лишь улыбнувшись еще шире, отчего где-то в спине зашевелился мерзкий холодок неясного предчувствия. – Что еще есть в твоем арсенале, кроме заученных слов? Ты лишь пытаешься надавить на мои слабости, считая, что знаешь их, а я – говорю правду. Его здесь нет. И не будет. Ты будешь истекать кровью, твои близкие будут умирать рядом с тобой, но он не придет. Никто не придет. Так закончится мир, не начавшись толком. Так начнется другой мир!