Ее голос мне тогда очень не понравился. В нем слышались визгливые и скандальные тона. Но девушка действительно об этом просила, а я забыл. Вернее, посчитал чем-то не особо важным, как нечто малосущественное и не очень серьезное. Ну, не позвонил, и что? К тому же во время работы Маша не подходила к телефону, а чаще всего просто выключала.
— Соседка снизу жаловалась на шум. Как-то вместе в лифте ехали, так она все уши прожужжала, что мешаем ей. Участковому менту хочет заявление написать, думает, мы тут черт знает чем занимаемся.
— А мы и занимаемся, разве нет? — нервно хихикнула Маша. Все-таки она быстро успокаивалась, и смена ее настроения меня всегда поражала. — Но когда работаю, ты все-таки лучше куда-нибудь уходи, ладно? Или не приходи. Этот процесс нельзя никому видеть, кроме меня, конечно. А соседи… — да, засада полная. В Питере мне пришлось звукоизолирующими панелями все обклеивать, пока мастерскую на даче не оборудовала. Ну, ты знаешь. А теперь и этого у меня уже нет… Все, сегодня ничего уже не получится. Новую работу надо на одном дыхании писать, иначе какая-то лажа выходит и фигня абсолютная. А жаль, хорошая задумка была…
Пока она говорила, я смотрел на незаконченное полотно. Там была прописана стена деревенского или дачного дома изнутри с распахнутой дверью куда-то вовне. Площадь холста, отведенная под дверной проем, занимала большую часть будущей картины. Там белел только девственный грунт: кисть еще не соприкасалась с основой.
— Осваиваешь новую тему? — спросил я, чтобы снять возникшую неловкость: сильно замучила совесть, что своим неожиданным приходом сорвал хорошую интересную работу.
— Пыталась. Если бы не ты, сегодня бы закончила. А так — не знаю, что теперь получится. Ничего, наверное.
Работала Маша чрезвычайно быстро. Картина за один день — такое для нее было нормой, причем качество поражало. Никто бы не поверил, что всего за сутки… Все свои самые сильные картины она писала за раз. Если иногда приходилось работу прерывать, то, по ее собственному мнению, получалось плохо. Вернее, совсем не получалось, по ее же словам. Не мне судить — художественный критик из меня еще тот.
— Ну не сердись на меня, не надо. Больше не буду, — лживо сказал я, подошел сзади и крепко обнял свою подругу. В ту пору мы переживали период романтических и бурных отношений.
Мы стояли около зеркала, и только тут я заметил, что девушка вся какая-то бледная, мелко дрожит, и сердце у нее бьется сильно-сильно и часто, словно после спринтерской дистанции.
— Слушай, как ты это выдерживаешь? — удивился я. — На тебе же лица нет… да вообще…
— Что вообще? На тахикардию мою не обращай внимания, сейчас пройдет. Выдерживаю вот. Если бы не ты, открылось бы второе дыхание, потом третье, и все успела бы. Не впервой. А теперь… Это как в сексе — если прервать раньше времени, может настроение пропасть. Или как оно там… вдохновение, что ли… Останется только ощущение неудавшегося оргазма.
Незадолго до этого Маша вляпалась в странную и очень несимпатичную историю, была обманута лучшей своей подругой и почти утратила остатки веры в человечество. Я пытался, как мог, расшевелить ее, но без особого успеха. Причем даже ее любимое занятие живописью не очень спасало. В результате девушка решила поверить какому-то популярному психологу и занялась трудным и новым делом — стала учить разговорный английский по интенсивной методике. Она ходила с плеером и наушниками, откуда что-то доносилось, слышались какие-то иноязычные речитативы, а сама она что-то бубнила себе под нос.
Я попытался составить ей компанию, но быстро сдался, — моя врожденная неспособность к языкам дала о себе знать. Даже с родным русским у меня вечно возникали проблемы, и писать грамотно, без ошибок, я так и не научился, несмотря на немалые старания. Если бы в школьные времена наши учителя знали такие термины, как «дислексия» и «дисграфия», то, возможно, вся моя жизнь пошла бы по другому пути…
Впрочем, уже на следующий день о пятничной стычке вспоминать никто не хотел. Маша сидела с ногами и наушниками на диване и под нос себе что-то бормотала. А я, облачившись в кухонный передник, пытался организовать нам сносный обед. Занятие, всегда вызывавшее во мне искреннее отвращение.
— Слушай, Просто Мария, — сказал я, отлично зная, как сильно Маша ненавидит эту свою школьную кликуху, — может, не будем сегодня питаться дома, а? Сходим куда-нибудь? Посидим. Отдохнешь заодно.
— Ты же не понимаешь, — сказала подруга, даже не сняв наушники. — Это интенсив, прерываться ни в коем случае нельзя. Не мешай.
— Свихнешься же! При всяком интенсиве нужен отдых! Необходим даже.
— Fuck away! Просила не мешать!
— Чего? — возмутился я. — А ведь вот так могу и обидеться! Кстати, сегодня you’re so fucking beautiful! (ты чертовски красива).
— Вя! Не получается у тебя, лучше даже не пытайся. Да и произношение надо в порядок привести. Вот слушай, что умные люди советуют: «Типичной ошибкой новичков бывает смешение грубых казарменных выражений с мягкими салонными заменителями. Это как вино с пивом. Если уж собрался выругаться от всей души, то давай на всю катушку, качеством бери, а не количеством. Слова в конечном итоге должны течь легко и непринужденно, звучать музыкой, поэтому весьма важна интонация. Никакой неуверенности и вопросительных тонов, только твердость, экспрессия и напор! Тренируйся как можно больше и тогда сможешь получить то, что называется, "the really good shit"!» (действительно хорошее дерьмо) Ясно тебе?
ebooksa