Заклинатель змей

— Безобразник, анархист и диссидент, — прокомментировал майор и снова пристроился сзади, и тут же поцеловал его в плечо, словно показывая, что спонтанная экзекуция окончена.

Саша бунтарских порывов больше не проявлял, только стонал от накатывавших волнами ощущений, да прогибался послушно вслед за движениями Игоря. Зуд от шлепков, как ни странно, только обострил удовольствие, хотя, когда все закончилось, парень не преминул потереть демонстративно задницу и глянуть на начальника обиженно.

— Больно? — спросил Игорь, притянул его к себе, погладил ласково стремительно бледнеющие полоски на коже — следы от ударов.

— Скорее обидно, — сказал Саша. — Это же просто фотка!

— Вот именно. Надо ж мне хоть как-то тебя воспитывать, а? Просто фотка, да. Если предмет вызывает у тебя бурную эмоциональную реакцию, это еще не повод швырять его на пол.

— Если человек вызывает у вас эмоциональную реакцию, это еще не повод хранить его фотографию на столе, — проворчал Саша в ответ.

Игорь неожиданно замолчал. Саша мысленно поставил себе огромный «плюс» — кажется, ему впервые удалось переспорить шефа.

— А знаешь, — сказал Рогозин после некоторого размышления, — я ее выкину, вот что. Прямо сейчас. Почему бы и не сейчас? Этот день ничем не отличается от миллиардов других, в масштабах Вселенной.

Вечер закончился почти идиллически — они целый час, не меньше, вдвоем выковыривали из длинного ворса ковра мелкие осколки стекла. Саша пару раз порезался, но его ранки были немедленно «залечены» поцелуями. Пожалуй, даже слишком интенсивно.

— Только не говорите, что у вас еще и на кровь фетиш, — ужаснулся Саша.

— А я давно тебе говорил, что ты связался с психопатом…

Глава 4. Восьмерка Жезлов — Перемены

Тяжелые капли дождя барабанят по плечам, но дискомфорта это не вызывает. Он сейчас — словно часть этого леса, что жадно впитывает каждую каплю широкими листьями пальм, яркими лапами папоротников, гибкими телами лиан. Одуряющий запах цветов, земли и влажной древесины заполняет пространство, шум дождя напоминает чей-то ненавязчивый шепот, стеной окружает его, отрезает от внешнего мира. Даже вездесущие птицы смолкают постепенно — остается только дождь. И зов — точно звук тяжелого медного гонга, прозвучавший не в ушах, но где-то на границе сознания. Саша идет по едва заметной тропинке, не в силах противиться зову — да он и не пытается, напротив, почти бежит навстречу, легко касаясь босыми ступнями теплой влажной земли, охваченный радостным ожиданием чуда.

Тропинка поворачивает, и сквозь зеленый хаос тропического леса проступают очертания побелевших от времени стен старого храма, буйно оплетенных лианами. По стене ловко карабкается обезьяна, но, завидев гостя, спрыгивает и с визгом исчезает в глубине джунглей.

Учитель ждет его на пороге, улыбаясь приветливо. Саша едва узнает своего наставника — его лицо никогда не было таким загорелым, а волосы — такими светлыми, выгоревшими под беспощадным индийским солнцем. В его улыбке — мудрость тысячелетий и отрешенность бессмертного, в его глазах — мягкий свет бесконечной любви ко всему сущему…

— Намаскаара-ха, — произносит он, и откуда-то приходит знание — это приветствие на санскрите.

Он протягивает руку и уводит парня за собой, в темноту и влажную прохладу храма. Они идут по огромному залу, и сотни свечей загораются вокруг, превращая темноту в медовый полумрак. Тонкие струйки дыма поднимаются над курильницами с благовониями, заполняя воздух ароматами сандала и листьев дерева бодхи.

Ласковым и уверенным движением учитель сбрасывает с его плеч кусок ткани, в который парень все это время заворачивался. Сам он снимает рубашку и остается в свободных белых штанах из грубой ткани.

Саша тянется робко к нему, чувствуя желание и одновременно понимая, что в этом месте они могут позволить себе не более чем вот этот почти целомудренный поцелуй. Прижимается к бронзовому от загара телу, чувствуя на спине горячую ладонь…

— Эй, мы не затем сюда пришли, — шепчет Игорь уже по-русски, и смеется.