Слушатель

Донни не улыбнулся. Он смотрел на протянутую руку Партлоу на секунду или на две дольше положенного, прежде чем пожать ее, а затем его темно-коричневые, почти черные глаза застыли на лице Партлоу, и он усилил хватку до такой степени, что последний испугался, что суставы его руки могут треснуть, но удержал улыбку на месте.

— Как дела? — спросил Донни таким голосом, какой был бы у реки Миссисипи, полной песка, грязи и плотного старого ила, если бы река обладала даром речи. Заговорив, парень блеснул серебряным зубом во рту, и Партлоу посчитал, что остальные зубы выглядят черными и стертыми из-за постоянного пережевывания жесткой плоти других пещерных людей, с которыми он сражался.

— Хорошо доехал? — спросила Джинджер.

Донни пожал плечами. Похоже, в жизни он был не больно-то многословен.

— Голоден?

— Да, поесть можно.

Партлоу решил, что все лошади в этом районе теперь должны быть настороже — он прикинул, что этот задира может съесть лошадь до костей, и, вероятно, именно обгладывание костей существенно проредило его зубы.

— Мы найдем место, где можно чем-нибудь перекусить, прежде чем вернемся.

Донни кивнул. Он долго смотрел на Джинджер.

— Ей-богу, ты выглядишь как-то по-другому, — сказал он. — Никогда бы тебя не узнал, — он моргнул пару раз, словно с трудом соображая. — Ладно, если ты зовешься Джинджер, а этот парень — мистер Перли[18], то кто я?

— Имя Донни нам прекрасно подойдет, — заверила она его.

В следующие несколько секунд никто не проронил ни слова, а тем временем Донни Байнс водил оценивающим взглядом по Партлоу. Вдруг Донни внезапно качнулся в сторону выхода на Южную Рэмпарт-Стрит, и из-за резкости движения его чемодан задел проходящего мимо носильщика, который толкал перед собой пустую тележку. Носильщик пошатнулся, колеса тележки пошли юзом и заскрипели по полу, а Донни Байнс зарычал:

— Смотри куда прешь, нигер!

Это был худой молодой носильщик, которого Партлоу уже видел чуть раньше. Паренек на вид был не старше двадцати, и Донни было достаточно один раз хорошенько дунуть, чтобы опрокинуть его долговязую фигуру на пол. Но парнишка сделал то, чего делать не следовало: когда он снова обрел равновесие, то поднял свой взгляд на Донни. То, что в поднятых глазах мальчика с кожей цвета эбенового дерева мелькнул испуг, уже не имело никакого значения — одним этим движением он совершил ошибку: оказался в совершенно неподходящее время и столкнулся с неподходящим человеком.

Почти мгновенно лицо Донни сделалось кроваво-красным. Сначала кровь прилила к шее, а затем быстро поднялась до самой линии роста рыжеватых волос, и, казалось, что такой цвет лица заставил его волосы пылать.

— Хватит пялиться, нигер! — рассвирепел Донни. Он сжал кулак и шагнул к пареньку, что, как понял Партлоу, может запороть дело еще на старте.

— Успокойся, Хайнц, — сказала Джинджер тихим успокаивающим голосом, и положила руку не на его плечо, а на его сердце, словно стараясь унять его безумный порыв. Она шагнула меж ним и носильщиком, создавая собой препятствие. — Тише, тише, — повторяла она.

— Опусти свои чертовы глаза! — прорычал Донни тоном старой грязной реки. Его собственные глаза, горящие, как пламя ада, были прикованы к несчастному носильщику, и он дрожал, словно собирался отшвырнуть Джинджер в сторону и броситься в драку.

Но тут носильщик опустил взгляд на пол и сказал тихим дрожащим голосом:

— Да, сэр.