— Врет про деньги. — Цыган вошел вслед за ними и присел на корточки. — Пожалели бабушку, приютили. А если помрет? Нам неприятности не нужны. По чистоте сердца помогли…
— Катя! Что происходит? — строго спросил Антон.
— Не понимаешь? — повернулась к нему дрожащим, заплаканным лицом. — Это моя бабушка, мать моей мамы, бабушка Люба.
«Ну и семейка, — оторопел Антон. — Горлохватов, — злился он молча, — ты редкая сволочь! Сам в золоте купаешься, а теща в бомжатнике подыхает. Скотина!»
— Антон, мы должны забрать ее отсюда.
— Конечно.
«А куда? Ко мне домой — опасно. Если Горлохватов не полный кретин, он уже вычислил, с кем убежала дочь. ББГ подлец, но не кретин, и на него работает служба ищеек. На дачу? Там нас обнаружить проще простого».
— Забирайте, пожалуйста! — не то позволил, не то попросил цыган. — Только нам за внимание причитается, не поскупитесь.
— Антон! — Катя взяла себя в руки и говорила почти спокойно. — Раздай деньги! Женщинам и детям, — подчеркнула она.
Цыган обрадовался. Катя не подозревала, что у них работают — побираются, воруют — только жен-шины и дети, а всю выручку отдают мужчинам. Антон вытащил сотню долларов и протянул цыгану, тот радостно улыбнулся, показав золотые коронки, и вывалился наружу.
Катя склонилась к старухе:
— Ты меня не узнаешь? Я твоя внучка, Катя. Бабушка, я за тобой пришла, пойдем домой?
Антон приблизился и тоже спросил:
— Вы можете идти?
Старуха ругалась, той самой сакрально просранной лексикой, Катю не узнавала, отбрыкивалась, когда внучка попыталась ее поднять.
— Если вы пойдете с нами, — предложил Антон, которого мутило от запахов и обстановки, — я вам дам выпить.
— Не врешь? — вполне разумно спросила бабушка Люба.
— Обещаю. Вставайте!
— Ноги проклятые, опухли, не держат. А ты, сыночек, принес бы мне, а? Хоть глоточек!
— Что же делать? — повернулась к нему растерянная Катя.