— Завтра расскажем, — пообещал Скрипач.
— Почему не сейчас? — прищурился Илья.
— Потому что хотим получить хоть какой-то результат, прежде чем рассказывать, — спокойно объяснил Ит. — И вообще, Илюш, неужели ты думаешь, что если бы мы хотели скрыть эту переписку, мы бы не сумели этого сделать?
— Снова вылезли агентские уши, — хмыкнул Илья. — Вы хоть определитесь, кем работаете-то, ребята. И где именно. У меня врачами, или сами на себя агентами.
Ит ничего не ответил, а Скрипач, секунду подумав, осторожно сказал:
— Если ты хочешь нас уволить, то мы, конечно, рады не будем, но что ж поделать. Правда, один моментик получается. Документы к нашей работе отношения не имеют, и дать нам пинка за профнепригодность не выйдет. Но если тебе всё настолько не нравится, то, думаю, повод ты так и так найдешь.
— Если бы я мог дать тебе пинка, я бы сейчас дал, — покачал головой Илья. — Вот за такие слова. Не стыдно?
— Нет, — Скрипач поднял чистый и прозрачный взгляд на главного врача. — Совершенно не стыдно. А вдруг это личные дела какие-то? Мы должны по ним тоже отчитываться?
— Ит, заткни этого шутника, — попросил Илья. — Пока я его не придушил.
— Рыжий, заткнись, — скучным голосом произнес Ит. — Иначе тебя придушат. Понял?
— Хорошо, молчу, — развел руками Скрипач. — Но я всё-таки про личную переписку несколько не понял…
— Знаете, я вот чувствую кое-что, — Илья вдруг заговорил иначе, совсем не так, как пять минут назад. Из голоса его разом пропали ворчливые нотки, он больше не сердился, не стращал. Наоборот, в словах его чувствовалась сейчас усталость, которую главный врач обычно мастерски ото всех скрывал. — Вы… через какое-то время вы пойдете дальше. Уже сейчас я вижу: вы перерастаете эту работу. Только честно — ведь это не впервые?
Скрипач с Итом переглянулись.
— Мне кажется, все не так, — Ит покачал головой. — С прежними работами происходило иначе. Ничего мы не перерастали. Обстоятельства. Из агентов ушли… из-за того, что нас тогда подставили очень серьезно. Из авиации — после моей отсидки какая могла быть авиация? А из транспортного управления тогда я вообще не уходил, мы просто с Терры-ноль сбежали. Так что, я думаю, ты не прав.
— А вот я так не думаю, — покачал головой Илья. — Знаешь, я слишком долго работаю, и вижу кое-что. Не всегда могу сказать, но в этот раз попробую. Для некоторых вот это всё — призвание. Для вас — специальность. Еще одна, в череде других.
— А вот это сейчас подло было, — глаза Скрипача нехорошо сузились. — Ты хочешь сказать, что мы…
— Я сказал то, что хотел сказать, — Илья повернулся к Скрипачу. — Я же не говорю, что вы что-то делаете плохо. Вы делаете это даже немного лучше, чем хорошо. Это очень тонкая грань, рыжий, и не надо сердиться. Просто по вам видно, что вы можете не только это. Вы можете что-то еще. Сейчас попробую на примере объяснить, чтобы понятно получилось. Вот, допустим, есть пилот какой-нибудь. Всю жизнь он летает на маленьком самолетике, и занимается тем, что обрабатывает поля от вредителей. А потенциал у него — рассчитан на то, чтобы водить, как минимум, военный саппорт, а то и вообще какую-нибудь херню, типа вашего «Ветра». Он что, будет плохо водить свой самолетик? Да хрена с два! Отлично он будет пилотировать, но вот в глазах у него навсегда появится… это как печать, понимаешь? Печать несбывшегося. Невозможного. И будет для него тот пилотаж — специальностью. А до призвания он так и не доберется. Теперь понятнее?
Скрипач кивнул. Опустил взгляд.
— Ну хоть работаем неплохо, и то хлеб, — пробормотал он. — Еще что-то?
— Да. Еще вас тянет к справедливости. И даже к борьбе за неё. А справедливость — это страшная вещь. Одна из самых страшных вещей на этом свете.