Джек снова взглянул на телевизионную камеру, молчаливый машинный зал и вдруг почувствовал себя неудобно, словно он сунул нос в нечто такое, что следовало бы оставить в покое.
– Мой отец был изрядно разочарован в последние годы… перед смертью. И мне не хотелось бы, чтобы вы восприняли то, что обнаружите в этой кассете, – кажется, тут девяносто третий год, – как выражение его реальных взглядов.
– Разумеется, минуло более тридцати лет, и с тех пор много воды утекло. Но мне страшно хочется узнать, что там. – Уэйб снова прочел на наклейке: – «Загрузка». Это может быть все, что угодно, но обязательно что-то важное – во всяком случае, это было важным во времена вашего отца.
В теплый летний день в зале было прохладно и как-то сумрачно. Но Джеку вдруг стало совсем холодно. Он ощутил холод каждым сантиметром своей кожи. Может быть, ему следовало иначе распорядиться кассетой – без шума выбросить ее в мусорное ведро или в печку; он вдруг забеспокоился: не окажутся ли там материалы, которые затронут доброе имя его отца.
Джек знал, что, когда ему было четыре года, отец попал в тюрьму, но родители избегали говорить об этом. Случилось что-то странное, как он догадывался. Джек знал это потому, что в детстве у него был повторяющийся кошмар: он привязан внутри какого-то цилиндра, а человек в белом костюме и маске смотрит на него.
Время от времени сон повторялся и теперь, но они никогда не говорили об этом с отцом. Иногда Джеку приходила в голову дикая мысль, что отец произвел над ним какой-то эксперимент, который не удался, но так и не смог ничего вытянуть из родителей. Тот период, когда они жили в Англии, казалось, почти стерся из памяти Джека. Когда он пытался представить себе их дом, в памяти будто опускался занавес. И Джек решил однажды съездить туда и попытаться узнать правду.
– Думаю, понадобится пара часов, чтобы это загрузить, – сказал куратор, – надо найти нескольких инженеров. В субботу их здесь бывает мало. Будете ждать или зайдете позже? Может быть, в четыре?
Джек пожал плечами, но любопытство пересилило неловкость.
– Я приду, – кивнул он.
Когда Джек вернулся, куратор сидел перед терминалом с двумя молодыми людьми, один из которых был облачен в комбинезон.
– Барти, Дуг, – обратился куратор к своим помощникам, – это сын Джо Мессенджера, Джек. А это ребята, которые поддерживают биологические контуры АРХИВа в рабочем состоянии.
Джек обменялся с ними рукопожатием.
– Вы правильно рассчитали время, мы сейчас как раз загружаем первую кассету. Медленный архаичный процесс, вам придется потерпеть, – улыбнулся Эйб Уолсинджер.
Джек слышал щелканье и жужжание привода и смотрел на экран. На нем то зажигалось, то гасло слово «Загрузка» – черными буквами на светлом фоне. «Эта машина, – подумал он, – словно животное из Ноева ковчега. Старые компьютеры так примитивны. Просто невероятно, что нужно печатать на клавиатуре, у которой все буквы находятся в непривычной последовательности». Куратор объяснил ему, что АРХИВ был снабжен и примитивной системой распознавания голоса, но ее не стали подключать.
Джека охватили смешанные чувства. Он любил своего отца и часто с огорчением замечал, что в этом пожилом человеке есть нечто, к чему у него, Джека, нет доступа, нечто вроде секретной комнаты, запертой на ключ. Ему даже временами казалось, что отец умер как человек, преследуемый призраками, человек, чьи мечты не осуществились. Может быть, ключ ко всему этому находился здесь – это было рискованное предположение, – но тут наверняка сохранилась драгоценная частица отцовского прошлого.
Наконец раздался резкий писк, и все глаза устремились на экран, на котором появились слова:
«Джулиет, я чувствую себя несколько неудобно – думаю, что нам следует прекратить».
Куратор радостно повернулся к Джеку:
– Что-то получилось.
Джек поморщился.