Странная история дочери алхимика

– Подумать только, в каком ужасном месте ты родилась! – воскликнула миссис Пул. Сердце ее неожиданно переполнилось жалостью к бедной сиротке, и она трижды пожалела о своем грубом с ней обращении.

Мэри: – Как хорошо, что миссис Пул ушла разбирать стирку или что там она делает. Я не хотела бы слышать ее замечания об этом фрагменте.

Диана: – А откуда тебе знать, что ее сердце не переполнилось жалостью? Миссис Пул может говорить что угодно, но самую большую котлету и лучшую порцию пудинга она всегда подает именно мне.

Кэтрин: – Это потому, что ты очень худая.

Диана: – А тебе откуда знать? Разве не круто будет, если по книжке окажется, что ее любимица – вовсе не наша драгоценная Мэри?

Мэри: – Ради всего святого, пожалуйста, просто скорее заканчивай свою историю.

Диана: – На этот раз ты сама меня перебила.

– О да, – подтвердила Мэри, и сама чувствуя волну сострадания к своей утраченной и вновь обретенной сестренке.

Мэри: – Я тебя умоляю!

– В один прекрасный день, – продолжила Диана, – мама случайно столкнулась на улице с подругой из заведения Барстоу, и та обещала замолвить за нее словечко. Миссис Барстоу согласилась принять маму обратно, хотя обычно она гнала с порога девчонок, которые были настолько глупы, чтобы забеременеть. Мне тогда было четыре или пять. Когда мама была занята работой, со мной возились тамошние девушки. Им всем нравилось со мной играть. Некоторые сами еще недалеко ушли от детства – самым младшим в заведении было четырнадцать, младше миссис Барстоу не принимала. «У меня есть свои стандарты», – говорила она. Девушки мне пели песни, рассказывали всякие истории, делали мне красивые костюмы из того, что самим уже не годилось, повязывали мне ленточки и кружева, которые им дарили джентльмены. По мере того, как я росла, они меня учили разным играм и стихам и даже научили писать и читать. Я узнавала всякое о нашем мире. Например, что в нем нет места для девочек, чьи родители не богаты, или в чьих жилах есть индийская кровь, или тех, кто подсел на опий. Один шаг влево или вправо с дорожки респектабельности – и вот где ты оказываешься: в заведении Барстоу.

Вообще-то это были счастливые годы – по крайней мере для меня, если не для работавших девушек, – пока мама не заболела. Как-то раз она начала кашлять и делала это, пока у нее не пошла горлом кровь. Миссис Барстоу позвала доктора и платила за лекарства из собственного кармана, но в конце концов мама сделалась слишком больной, и ей пришлось отправиться в госпиталь Святого Варфоломея. Там она и умерла – в общей палате, где длинные ряды кроватей. Девушки меня как-то взяли с собой ее навестить, а через несколько дней сказали мне, что она умерла. Миссис Барстоу держала меня за руку, когда маму опускали в землю на больничном кладбище. Ее целиком завернули в саван, и все, что было видно, – это свисавшие из-под савана волосы, яркие, как кровь на земле. Никогда не забуду этого зрелища – и вони всех этих трупов в общей могиле.

Мне было всего семь лет, но девушки заступились за меня перед миссис Барстоу, и она разрешила мне остаться, если каждая девушка согласится отдавать часть своего заработка на мое содержание, пока я не вырасту и не смогу зарабатывать на себя сама. И они согласились, хотя им и самим на жизнь едва хватало. Они меня называли своим талисманом, говорили, что я приношу им удачу. А неделю спустя миссис Барстоу позвала меня к себе в гостиную и сказала: «Там какой-то джентльмен пришел повидать тебя. Он представитель твоего отца, Диана».

– Джентльмен? – удивилась Мэри. – А я думала, это моя мать забрала тебя оттуда – из заведения миссис Барстоу – и увезла в приют Святой Магдалины. Хотя откуда ей было знать, что у Хайда есть ребенок? Миссис Пул, думаю, у моей матери секретов было не меньше, чем у отца.

– Или же она старалась хранить секреты вашего отца после его кончины, – предположила экономка.

– Я никогда не видела твою маму, – сказала Диана. – И вообще за мной не приезжала никакая женщина. Только мужчина во фраке и в цилиндре. Он назвался адвокатом, которого попросили забрать меня от Барстоу и отвезти в учреждение, где обо мне будут заботиться и дадут образование. Эх, я тогда и не подозревала, что это будет приют Святой Скукотищи! Знала бы я – сразу начала бы отбиваться ногами и руками. Но я думала, что он меня хочет увезти к отцу, а мама всегда говорила, что папаша – человек богатый. Так что я пошла с этим адвокатом, и сколько же раз мне пришлось об этом пожалеть! Девушки у Барстоу мне давали носить свои платья и украшения, красили меня румянами и мазали запястья духами. Они смеялись, и ругались, и напивались, как все нормальные люди. А в «Магдалине» меня нарядили в серое платье с белым передником. Волосы полагалось заплетать в косички и прятать под чепец, чтобы выглядеть благопристойно – как же ужасно они меня дергали за волосы, когда по утрам заплетали эти чертовы косы! Там не было ни конфет, ни журналов с картинками, только молитвы и шитье. Я ругалась сквозь зубы и нарочно путала нитки, просто чтобы позлить сестер.

– Но кто был тот человек? – спросила Мэри. – Ты не помнишь, как его звали?

– Он не представлялся по имени – по крайней мере, мне, – ответила Диана.

– Он был невысокий и кривоватый, как Хайд? – спросила миссис Пул.

– Да нет, вполне высокий и прямой, как фонарный столб. И с острым взглядом, которым смерил меня с головы до ног, и с тонкими губами, которые он презрительно поджал, когда увидел, как я одета. У него была трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы – я на нее всю дорогу смотрела, она была прямо как настоящая. Я еще, помнится, думала, что она могла бы залаять.

– Это же мистер Аттерсон! – воскликнула Мэри. – Миссис Пул, я совершенно запуталась. С чего бы мистеру Аттерсону участвовать в подобном деле?