Взорванная судьба

22
18
20
22
24
26
28
30

И с каждым протяжным гудком отбоя, с каким-то немецким акцентом, доносившимся из трубки, в душе инспектора вспыхивает, усиливаясь, все более уверенный огонек надежды на то, что наконец-то сбудется все задуманное.

— Хелло, приятель, ты случаем не того…

Комиссар департамента полиции Эскобар Бенитес треплет за плечо задумавшегося подчиненного.

— Простите, виноват, — машинально ответил полицейский, вскакивая со своего кресла и вытягиваясь перед начальством в струнку, как поступают рядовые служаки.

Чем не мог не удивить комиссара.

И лишь заметив немой вопрос в глазах сеньора Эскобара, инспектор окончательно пришел в себя от пережитой эйфории и поприветствовал начальство, как и положено в их приятельском кругу.

— Добрый день! — очнувшись от мечтаний, Кордо протянул коллеге ладонь для традиционного рукопожатия.

Теперь, понимая, что находится уже на глазах комиссара, потому исключительно бережно и аккуратно кладет пищащую звуками отбоя трубку на сошку телефонного аппарата.

— Что такое особенное с тобой, друг, случилось? — попытался властный визитёр допытаться, чтобы узнать, какая такая муха укусила его подчинённого.

— Ничего особенного!

Отозвавшись дежурной фразой, инспектор Кордо сообразил, что для сохранения полной конфиденциальности, ему лучше всего следует соблюдать подчёркнутую субординацию в разговоре со старшим по должности и званию.

— Сеньор комиссар, прошу прощения, просто усталость, навалилась, — произнес сеньор Кордо первое, что ему попало в голову из возможных, в сложившейся ситуации, оправданий. — Поднакопилось проблем ее за последнее время.

Он виновато улыбнулся:

— Прямо сплю на рабочем месте.

Оправдания возымели действия.

— Ну, тогда возьми себе отпуск, — добродушно посочувствовал шеф и от слов перешел к делу. — Хватит двух недель?

Доброта комиссара сначала насторожила, а потом несказанно обрадовала, не привыкшего к этому, подчиненного.

— Вполне, — широко улыбнулся инспектор. — Сам об этом, дон Эскобар, у вас хотел просить.

Инспектор замялся, словно, раздумывая о том, до какой степени может распространяться внеслужебное откровение. Потом отбросил все, какие могли быть, предрассудки и рубанул «правду-матку» прямо наотмашь. Как на плантации делают острым мачете рубщики сахарного тростника.

Сказал теперь так, как думал: