А. А. Прокоп

22
18
20
22
24
26
28
30

Слова Михаила застряли в голове Степана. Он ничего не мог ответить, пытаясь хоть что-то сопоставить, прореагировать на услышанную новость.

— Степан ты слышишь меня или нет? — спросил Михаил, видимо полагая, что оборвалась связь.

— Слышу я тебя, не кричи и без этого хреново.

— Я тебе сообщу, что и когда. Будь на связи мне сейчас некогда — произнёс Михаил.

— Понял тебя — пробурчал Степан и, не попрощавшись, отключил звонок товарища.

Шоковое состояние длилось недолго. Минут десять, может пятнадцать, Степан искренни, удивлялся случившемуся, переживал и пытался по-своему понять. Затем он увидел чуть заметный отблеск белого свечения в тёмной комнате. Сразу сообразив, что свет исходит от шашки, он осторожно подошел к ней. Металлическое полотно жило своей жизнью, что-то таинственное происходило на его глазах. Степан боялся спугнуть очаровавшее его чудо. Стоял и смотрел на шашку, иногда видел собственное отражение, затем оно исчезало, где-то очень, и очень далеко мелькали едва различимые картинки. Степан не мог разобрать сути происходящего, даже и не пытался, с каждой секундой ожидая, куда большего от ожившей шашки. Все мысли о повесившемся Павле быстро покинули его голову, не оставили от себя и малейшего следа, а когда Степан не удержавшись взял в руки шашку, то Павел для него перестал существовать окончательно. Канул он в глубокую бездну и если даже воспоминания сумели бы отыскать на дне пропасти его следы, то всё равно остались бы они безразличными покрытыми ледяным саркофагом молчания, со стороны, державшего в руках шашку Степана.

Руки впервые почувствовали всю настоящую силу шашки. Тепло идущие от неё распирало мышцы — растягивало сухожилия. Степан придержал дыхание. Закрыл глаз, всё больше подчиняясь неистовому потоку искушения. Открыв глаза, Степан дотронулся губами до наточенного полотна. Кровавый привкус заполнил собою всё вокруг. Вместе с ним Степан почувствовал, что и сам он каким-то образом увеличился в размере. Его стало вдвое больше, и от этого шашка показалась очень легкой, ещё более острой, ещё более зовущей за собой. Степан пару раз взмахнул шашкой и тут же сделал прием, который ему до этого никогда не удавался. Выдохнув от восхищения, Степан уселся на стул, дважды поцеловал отдающее соленой, сладкой кровью острие. Повернув голову, он увидел рядом с собой молодого парня, чем-то похожего на образ знаменитого мушкетёра со звучным именем Арамис. Такие же голубые глаза. Длинные светлые волосы, аккуратно подстриженная бородка. Степан пытался вспомнить, где он видели этого человека, тот не дождавшись Степана заговорил.

— Знаете казаки, по своей сути, земледельцы. Это — люди, живущие в непрерывной связи с землей. Главное для них не война, а традиции земледелия, умноженные на врожденное православие, которое пронизывает их до самого основания. Не может казак жить в городе.

Парень похожий на Арамиса, ещё что-то говорил, а Степан внимательно его слушал. Он не пытался перебить говорящего соседа. Ему было смешно, насколько просто чисто, и где-то наивно рассуждал незнакомый молодой человек. Тот смотрел на Степана, и ему казалось, что он делает, для Степана неоспоримое открытие, недаром слушающий ничего не отвечает, а лишь внимательно внемлет его рассказу. Степан же сквозь слова парня уже хорошо различал другую картину. Слова ещё звучали, но всё больше отдалялись, уходили куда-то вверх. Стремились к чистому голубому небосводу, кажется, достигли первого самого низкого облака, — и растворились в нем полностью.

* * *

Пыльная летняя улица незнакомой деревни встретила Степана жарой, и он с нервной быстротой расстегнул воротничок, вытер рукой со лба пот, который выступал не только от температуры наружного воздуха, но и от обилия выпитого самогона. Рядом был Резников, он смеялся и старался подколоть недовольного Выдыша, на тему чего-то известного им, но не Степану. Выдыш терпел, лишь огрызался и делал это так же беззлобно. Чуть в стороне была целая группа вооруженных людей, одетых кто в форму, а кто и без неё. Зато полностью вымерла деревня. Это — Степан отметил мгновенно. Длинная улица, что и была всей деревней, спряталась за каждой дверью, притаилась в каждой ограде, ушла с чуть заметным горячим ветерком и солнцем, через поля ржи и гречихи, что раскинулись по оби стороны длинной улицы, незнакомой Степану деревни.

— Вот тебе батенька и Юрьев день. Что я говорил, где этот недоумок полковник Зайцев? — Резников, то ли говорил, то ли спрашивал, только ему никто не ответил.

— Козулин, мать твою, что там у тебя! — закричал Резников увидев невысокого мужичка в фиолетовой жилетке, в хороших сапогах и бородой точно скопированной с козла.

— Нет никого ваше благородие. Собрали одних стариков, да пару инвалидов.

— Мне тебя сразу убивать или погодить до вечера — улыбнувшись, сказал Резников.

Был он в хорошем настроение. Видно это было сразу и так же сразу передавалось всем тем, кто сейчас находился в компании капитана. Козулин в окружение шестерых солдат, смотрел в землю, ожидая дальнейшего разноса, но ему на помощь пришел Выдыш.

— Нужно прочесать окрестный лес. Далеко они от деревни не ушли. Ждут, когда мы уберемся отсюда.

— Удивляешь ты меня поручик. С каким воинством ты в лес полезешь? Людей потеряем, толку не будет. Проспится Зайцев — протрезвеет. Его люди пусть и гоняют их по лесу. Оружие у этих дезертиров видимо тоже имеется.

— Ещё, как имеется. Ревкомовцы всяко им, что оставили. Они здесь дружно жили. Уговор у них был с теми, кто побогаче — вставил своё Козулин.

— Какой ещё уговор — изумился Резников.

— Друг друга не трогать — ответил Козулин.