А. А. Прокоп

22
18
20
22
24
26
28
30

Отец Кирилл запутался, ничего не складывалось в единую мозаику. И он вернулся в начало к тому, что дала ему молитва.

… Они тогда находились намного восточнее этих мест, проводили совместно с чехами операцию по ликвидации, так называемых красных бандитов. Дождливый день, вокруг непроходимая тайга и раскисшие в грязное месиво узенькие дороги. Ещё Резников, который почти никогда не расставался со своей шашкой, хоть никогда не был казачьим офицером. Хорошо сидел в седле, многое умел как кавалерист, но всё же он не был казаком. Это на пьяную голову и показалось странным толстяку Чечеку, который высказался на эту тему в довольно ироничном тоне. Все напряглись, ожидая нервно-психической реакции со стороны Резникова, но Резников не обратил на замечания толстяка должного внимания, а напротив даже похлопал того по плечу, любезно подлив в стакан водки. Чечек жадно заглотил налитое, вытер по привычке рот тыльной стороной ладони, хотел ещё что-то сказать, только Резников опередил его, усевшись демонстративно напротив Чечека и закурив папиросу.

— Думаешь всё должно быть по форме. Так вот, что я тебе скажу. Форма — есть форма, но ещё есть содержание — начал Резников, но Чечек его перебил.

— Давай помедленнее, а то плохо пойму тебя философа, чёртового.

— Хорошо, слушай медленно. Эта шашка мне дорога ещё со времен войны на западе.

В этот момент отец Кирилл подумал, что если Резников продолжит эту тему, то будет потасовка, которых было уже несколько и с каждым разом они каким-то чудом заканчивались без смертоубийства. Просто Чечек не любил эту тематику, как и всё бравые чехославаки, а Резников напротив считал себя героем недавно отгремевших событий.

— Дальше что? — снова влез Чечек.

— Шашка эта мне досталась от нашего полкового священника отца Федора. Еще в четырнадцатом году, он ей лично зарубил двоих большевиков провокаторов из солдатни. Должен был быть трибунал и вся эта мутотня. Только отец Федор решил дело самосудом. Пьян, конечно, был. Сам-то он из казачьих краев был родом.

— Понятно, тебе он её подарил, после того, как убил несчастных польшевиков — рассмеялся Чечек.

— Убили его в семнадцатом году солдаты, те, кто поддерживал в четырнадцатом, те и зарубили весной семнадцатого, как свинью на части. После этого шашку я себе и забрал, как символ веселого времени. Хотя может, и не так всё было — после последних слов Резников странно улыбнулся и, кажется, подмигнул Чечеку.

Чечек многозначительно промолчал, зато вмешался в разговор Выдыш.

— Собираешь, какая солдатня могла дожить с четырнадцатого до семнадцатого.

— Вот тебе крест! Два унтера, их паскудные хари, как сейчас в памяти стоят — пришло время рассмеяться и Резникову.

— Когда священник большевиков зарубил, что всё просто так с рук, что ли сошло? — задал тогда свой единственный вопрос отец Кирилл.

— Возня конечно была. Один поручик донос накатал, но люди в командовании грамотные были, что командир полка, что и дивизии. В общем всё закончилось благополучно. Только видишь, какая изворотливая память у человека подобной скотины. Не простили они, не забыли этого.

— Сейчас всё придумал? — произнёс Чечек и громко рассмеялся.

— Может быть — ответил Резников, поднявшись на ноги.

Был он в тот день в хорошем настроении. До этого расстрелял с солдатами четверых крестьян, а позже в компании Выдыша отправился до соседнего дома. Где он и размещался, вместе с тем же Выдышем и с одной на двоих городской шлюхой…

…— ’’А что говорил Прохор по поводу последнего большевика в этой местности. Говорил его полусумасшедший отец. Откуда он мог знать? А ведь, действительно Резников убил того большевика зимой девятнадцатого и этой же шашкой’’ — размышлял отец Кирилл.

Все ниточки вели к обычной казачьей шашке.