Уходя, он спиной почувствовал огорошенный взгляд напарника. Жестокое обращение с пуделем, а как иначе? Стоило Генри нажать на спуск, как он сразу же нутром почувствовал, что пуля пошла не туда. Гадкая фотография, которую ему показал Монро, только подтвердила, что промах – не старческий глюк невротика. Он давным-давно дал себе клятву – в тот день, когда промажет, подаст в отставку, – и не мог теперь ее нарушить. Следующий промах может не сойти ему с рук.
Черт, по пуделю он будет ужасно скучать.
Глава 3
Если все места разные (за исключением брошенных зданий), напрашивается естественный, как смена дня и ночи, вывод: везде хорошо, а дома лучше. Даже если Генри полностью ошибался насчет всего прочего, он был твердо уверен в одном – второго такого места, как лагуна Баттермилк-Саунд в речных эстуариях штата Джорджия не сыскать.
Генри неторопливо прошелся по длинным мосткам до лодочного сарая, стараясь по привычке держаться посередине обветшавшего настила. После ухода из конторы он собирался воспользоваться близостью к воде на всю катушку. Однако, прежде чем раз и навсегда выбросить из головы задание в Льеже, предстояло сделать еще одно дело.
В лодочном сарае он достал из одного кармана фотографию Валерия Дормова, из другого – зажигалку «Зиппо». Огонь зажегся с первого поворота колесика. Генри поднес зажигалку к фотографии, некоторое время наблюдал, как пламя пожирает лик русского ученого, и бросил горящий снимок в аквариум на полке, где тот лег поверх кучки пепла от других фотографий, сожженных после прежних заданий.
Вот и все. Теперь он точно на пенсии.
Генри повернулся, чтобы идти к дому, но в последний момент остановился. Аквариум для золотых рыбок, заполненный чуть больше чем наполовину пеплом, – неужели это и есть итог всей его жизни?
Какому-нибудь офисному хомяку в ознаменование многолетнего бития баклуш преподнесли бы золотые – вернее, похожие на золотые – часы. Он принес бы их домой и однажды умер от сердечного приступа, сидя перед телевизором, покинув этот мир, не оставив в нем следа. Но после него хотя бы останутся часы, некий полезный предмет. А из пепла в аквариуме даже приличных конфетти не сделаешь.
Генри тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. Чего это на него нашло? К черту! Часы у него и так есть; несмотря на возраст, все еще работают. Ему часы нужны не для того, чтобы отсчитывать время, оставшееся до смерти.
Генри вернулся по мосткам к дому. Черт! Последний промах теперь все перекрашивал в серый цвет.
Яркий солнечный свет в гостиной улучшил настроение и развеял уныние, застрявшее в душе после Льежа. Комната была открытой, просторной, с окнами шире, чем простенки. Генри любил смотреть на природу прямо из дома, а еще больше любил окунуться в солнечный свет – особенно по возвращении с задания. В отличие от Льежа чаще всего задания приходилось выполнять под покровом темноты, ему ли не знать, как плохо нехватка солнечного света отражалась на самочувствии.
Он сидел в святая святых дома, где проводил больше всего времени после заданий, а потому помещение имело неординарную обстановку. У общей стены гостиной и кухни стоял шкаф, где он хранил свой рабочий инструмент, разложенный согласно эстетическому вкусу и одновременно в порядке нужности. Отвертки, гаечные ключи, стамески, развертки, плоскогубцы, торцевые головки, шурупы, гвозди и все прочее выстроились не только по ранжиру, но и по степени удобства, зависящей от частоты употребления. Генри словил огромный кайф, создавая эту систему, основанную на правиле 20/80, – двадцать процентов инструментов использовались восемьдесят процентов времени, и наоборот. Может быть, покинув убойный бизнес, стоило подумать о карьере оформителя витрин для хозяйственных магазинов? Он обожал хозяйственные магазины еще ребенком. Торговля инструментами следовала железному правилу – 100 % товара незаменимы в 100 % случаев.
По соседству стоял верстак с большим увеличителем. Генри поставил его в таком месте, чтобы, работая, не пропускать игры любимых «Филлиc»[1] по телику. Даже мастеря скворечник, следил за игрой. Он глянул на висящее за окном творение своих рук и повеселел еще больше.
Решение сделать скворечник явилось неожиданно. Возможно, от балды – по крайней мере, пока только-только приступал к работе. Обычно постройкой скворечников занимаются девятилетние мальчишки, чтобы вступить в скауты, а не профессиональные снайперы экстра-класса, скрашивающие досуг между убийствами. Удивительно, но процесс – выпиливание частей, склеивание, ошкуривание, покрытие защитной пленкой и лаком – доставил ему огромное удовольствие. Закончив работу, Генри почувствовал, будто открыл в себе новые качества. Кто бы взялся предсказать, что пятидесятилетний киллер может такое отчебучить? Пятидесятилетний, но только самую малость – еще вчера был сорокалетний. Черт, когда он успел состариться?
Вешая скворечник на дерево, Генри испытал настоящее блаженство. Он своими собственными руками построил дом. Пусть маленький, не лодочный сарай и даже не садовый – эти постройки он заказывал специалистам. Но все же создал убежище для живых существ, которые в нем осядут и будут считать своим домом – по крайней мере, до нового перелета. Сколько снайперов занимаются творческим трудом после заданий? Вероятно, нисколько.
Скворечник покачивался на ветру. Генри нахмурился. Непорядок. Видимо, после Льежа не получилось до конца освободиться от мрачных мыслей. Из-за неудачного выстрела весь мир, казалось, сдвинулся процентов на десять от нормы.
Нет, не в этом дело. Непорядок ему не почудился.
Вскоре он понял причину – от соединения крыши со стенкой скворечника на левом боку отошли две щепки. Большинство людей их бы не заметили, а заметив, вряд ли бы пошли исправлять.
Но люди – это не птицы в поисках гнезда. В глазах птиц щепки выглядят как заостренные колья. Потенциальный жилец, подхваченный порывом ветра и не удержавшийся на насесте, мог легко на них напороться. Вот, видимо, почему скворечник пустовал с самого начала. Ошибки начинаются с мелочей, даже в мире пернатых.