— Не оправдывайся, что тебе не было с чем сравнивать… а если и не было, то это исключительно твое собственное упущение.
Катарина проглотила обиду.
Картошка.
Надо думать о картошке, а не о том, что дядя Петер не прав. он как раз-то прав.
— Женщины, — проворчал он, погладив тетку по плечу. И та зарозовела стыдливо. — Никогда не видите действительно важного. Ты была нелогична.
Катарина опустила голову.
Была.
— Если рассуждать здраво, то что получим? Твое желание выйти замуж? Абсолютно мещанское. Глупое.
Нелепое.
— Простительное для какой-нибудь… провинциалочки, у которой всех устремлений только — хорошего мужа найти, нарожать детей и… — дядя Петер махнул рукой. — И эта мечта ее ослепляет. А ты? Что с тобой случилось?
— Я… я тоже… хотела быть нормальной.
— То есть зашоренной и бестолковой? Поздравляю, у тебя получилось.
Нож соскользнул с картошки и впился в ладонь. Катарина стиснула зубы, чтобы не ойкнуть от боли, но потом осознала: боли нет. И крови нет. И клинок вышел из руки, оставив чистую аккуратную рану.
— Что…
— Ты собиралась связать свою жизнь с этим человеком, но вместо того, чтобы проверить его, что было бы разумно, ты закрыла глаза на все несуразности. На его оговорки. На откровенную ложь. На холодность и равнодушие… стоило оно того?
— Я уже умерла? — Катарина провела ножом по руке. Кожа раскрывалась легко, а боли по-прежнему не было.
— Почти.
— Я не хочу умирать.
— А кто хочет, деточка? — тетка виновато улыбнулась. — Прости, наверное, мне следовало вести себя иначе, тогда бы ты не ушла из дома…
— Глупости.