Охранник осторожно выдавливает Врача наружу, дверь за ними закрывается беззвучно.
Из окна второго этажа Конти наблюдает, как перед ажурной решёткой ворот Врач объясняется с ребятами из охраны. Ребята вежливы, но непреклонны. Звучат первые такты «Поп-корна» — сигнал мобильника.
Конти отворачивается от окна, берет со стола трубку.
Воображала лежит на спине на подоконнике в расслабленной позе, болтает ногой, смотрит, щурясь, в яркое небо. Руки закинуты за голову, в ухе гарнитура.
— Привет!.. Ага, кто же ещё… Я к тебе тут намылилась — не возражаешь?.. Ну-у-у, папка, какая школа! Каникулы же… Покупаемся, рыбу половим… Да брось ты, на пару дней всегда можно… скучно здесь, все разъехались…
Конти смотрит в окно.
Врача перед решёткой уже нет, но охранники все еще стоят у ворот, о чем-то переговариваются, то и дело поглядывая в сторону дома.
Конти перекладывает телефон в другую руку, говорит задумчиво:
— Тоська, а ты бы не хотела куда-нибудь слетать, а? К морю, например… недельки так на три… Или в горы…Ты на Алтай вроде хотела?.. А дней через пять-шесть и я бы к тебе…
— Папка, у тебя что — проблемы?!
Воображала уже не лежит на подоконнике — она сидит на нём, поджав под себя ноги и готовая в любой момент вскочить. Она не встревожена — скорее, обрадована.
— Тогда я точно приеду, да?! Сегодня же, прямо сейчас, да?!..
У Конти на этот счёт явно другое мнение. Воображала долго слушает, скучнея на глазах и лишь изредка вставляя:
— Ну что ты, в самом деле… Ну что я — совсем, что ли… Ладно, не буду… Ну я же сказала… Ладно, ладно… Обещаю… Сказала же — обещаю!.. Не, не хочу… Одна, говорю, не хочу… Я лучше тут покисну, пока ты со своими несуществующими проблемами разберёшься… Ладно, ладно, пока.
— Малая Ахтуба, вторая терапевтическая…
Врач стоит в таксофонной будке, опираясь плечом на прозрачный пластик. Стоит давно, поза удобная, почти расслабленная.
— Да нет, Эдвард Николаевич, я отлично знаю, куда звоню, просто хотел успеть самое главное, пока вы не бросили трубку… Вторая городская больница на Рабочей, номер дома не помню, там ещё такой смешной заборчик и ёлочки… Я был там. И что любопытно — они таки хранят архивы за последние тридцать лет… Интересные у вас дочери, Эдвард Николаевич… Особенно младшенькая… Да, и в нашей семнадцатой я тоже был, с Александром Денисовичем у нас нашлись общие знакомые, разговор получился занимательный… Чего я хочу? Поговорить. Всего лишь. И сейчас я хочу этого даже больше, чем раньше. Особенно после разговора с Никитенко… Нет, вы ошибаетесь, это меня совсем не устроит… Нет, дело не в сумме, я хочу просто поговорить… ну, вот так бы с самого начала, совсем ведь другое дело! Да, благодарю, мне это вполне подходит… Хорошо, договорились.
На черный затертый пластик падает треугольная бирка ядовито-желтого цвета с нарисованным черепом. В одном из углов просверлена широкая дырка, на лбу у черепа — чёрные цифры. Звуки дискотеки приглушены парой дверей, но вполне отчётливы. Рука с черным лаком на заостренных ногтях сгребает номерок, заменяя его оранжевой ветровкой.
— Ты что — уже уходишь? Рано же!
Воображала натягивает оранжевую ветровку перед огромным треугольным зеркалом в чёрно-жёлтой раме. Пожимает плечами.