На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, мне кажется, вы угадали мое намерение, — я хочу вас исследовать, чтобы определить, кто из обоих врачей прав. Но теперь это, конечно, невыполнимо, — мне нужно инструменты… Как вы полагаете, удастся нам в течение завтрашнего дня улучить минуту как- нибудь незаметно?..

— Да, да, — сказала она. — Завтра д-р Брэсфорд уезжает на целый день и вернется только к вечеру. Он сказал, что хочет дать мне время подумать. Послезавтра я должна дать ему окончательный ответ. Иначе говоря, он принудит меня ответить согласием на все, чего бы он ни пожелал, и тогда…

— Этого не будет, — заявил Гарвей с решимостью. — Завтра после обеда, от двух до четырех, я вас осмотрю. Подождите еще одну минуту.

Он зажег спичку. Прикрыв ее рукой, чтобы в окне не видно было света, он подошел к противоположной стене и начал шарить за шкафом.

— Да, я так и думал. Шкаф этот закрывает собой дверь, и нам повезло: ключ находится в замке. Что стоит у вас в комнате за этой дверью?

— Кушетка.

— Прекрасно. Завтра после двух пройдите ко мне через эту дверь. А теперь ступайте, мисс Линдсей, и попробуйте заснуть.

Она с благодарностью пожала ему руку.

— Да, сегодня я засну в первый раз за последнее время. Я так рада, так счастлива, что не знаю, как вас благодарить.

Она незаметно выскользнула из комнаты и бесшумно прошла к себе.

Перед сном Гарвей написал письмо своему служителю, в котором просил его завтра же уложить в чемодан все необходимые для осмотра больной инструменты, прикрыть их сверху одеждой и немедленно доставить на автомобиле в санаторий.

Намерению Гарвея ничто не помешало. Гарвей исследовал молодую девушку и твердо установил: ни малейшего симптома рака, зато довольно сильная болезнь сердца, которая при операции должна неминуемо привести к смерти.

Само собой разумеется, что об этом последнем открытии он Этель Линдсей ничего не сообщил, но зато сказал ей, что она ни в коем случае не должна соглашаться на операцию; пусть она немедленно даст знать ему, если д-р Брэсфорд будет опять настаивать на своем.

После ухода девушки Гарвей был в полном недоумении. Что это должно значить? Возможно ли, чтобы такой опытный врач, как Брэсфорд, сделал промах, которого нельзя ожидать от самого неумелого новичка в медицине? А может быть, сам Брэсфорд болен, рассудок ему перестал повиноваться? Гарвей представил себе врача; он вспомнил гладко выбритое, слегка загоревшее лицо, детски ясные глаза, спокойные, ровные движения, услышал его бесстрастный грудной голос… Нет, этот человек не болен, он вполне нормален.

Чем больше Гарвей думал об этом случае, тем больше он запутывался в противоречиях. Какое-то неясное чувство твердило ему, что надо быть ко всему готовым. Он написал спешное письмо Самуилу Каценштейну, в котором просил его держаться в течение ближайших нескольких дней поблизости от санатория и каждый час наведываться к маленькой боковой калитке возле покойницкой. Возможно, что понадобится его помощь.

* * *

Следующее утро прошло совершенно спокойно. Гарвей видел, как д-р Брэсфорд зашел в комнату Этель Линдсей, но говорили они так тихо, что он не мог расслышать ни одного слова. Только раз он услышал, как девушка вскрикнула.

После обеда он отговорился головною болью, чтобы не идти на веранду, и отправился к себе в комнату.

Он поспешил к скрытой шкафом двери и заметил под ней записку. Быстро схватив ее, он прочел следующие слова, написанные дрожащей рукой:

«Он хочет меня завтра оперировать. Для виду я согласилась. Спасите меня!»