Он шёл, с усилием веселя себя, на самом деле на душе было скверно. Какой-то подросток — оборвыш проскочил мимо, больно задев раненную руку. Покупки свалились на снег.
— Осторожнее…Дьяволёнок… — проворчал Якуб.
Он собрал упавшее и поскрипел по снегу к трамвайной остановке.
Здесь топталось несколько человек. Якуб стоял, высматривая трамвай, пряча щемящую руку в карман, а коробки с покупками положив просто на снег.
Снежинки летели в лицо, глаза слезились. Люди вокруг стояли тенями.
Ощутив чей-то взгляд Якуб обернулся, но приземистый человек с сером, помятом пальто уже растворился в растущей толпе…
Трамвай с глухим звоном мчался мимо покрытых снегом деревьев и зданий. Фонари бросали синие тени на сахарный снег.
Стоя на задней площадке трамвая Якуб вновь заметил страшного человека в грязном пальто. Его лицо было обезображено жуткими шрамами.
Якуб отвернулся и стал смотреть в окно. А когда повернул голову — страшного человека уже не было.
Жена возилась на кухне с кастрюлями, а дети ползали в комнате по полу, играя с паровозиком.
— Ты чего? — тихо спросила жена, когда Якуб стал искать аптечку.
— Да вот руку нужно забинтовать, поможешь?
— Ого, какая рана, — удивилась жена. — И где тебя так угораздило?
— Да одна тварь на допросе, — пробормотал Якуб. Его лицо стало свекольным.
— А чтоб ему… — воскликнула жена, заливая рану йодом.
Якуб зашипел. Вскоре, уже с забинтованной рукой, он, набросив старое пальто, вышел к сарайчику за дровами.
Недалеко у дороги горел на столбе фонарь, озаряя светом серебрившийся наст. У дверей сарайчика Якуб заметил чёрного пса. Съёжившись тот отступил, а потом завыл — протяжно и душераздирающе.
Отогнав пса, Якуб отпер деревянные двери, поставил керосиновую лампу. Здесь пахло древесиной, углём, мышами и старьём.
Но к старым знакомым запахам добавился какой-то новый.
Будто пахло чем-то звериным, как в лесу, на охоте.