Каждый выбирает

— Цвета! Только последний идиот мог напялить такое на себя! У тебя что, нет ни капельки художественного вкуса? Сними немедленно!

Тон приказания был такой, что Варвара невольно дернулась снимать блузку, но тут же взяла себя в руки.

— Я бы сняла, — сказала она смущенно, — но под ней у меня ничего нет.

— Ну и что с того? Неужели вид будет еще хуже? Или, полагаешь, я голых баб не видел?

— Не знаю, каких баб и где ты разглядывал, — гордо произнесла Варвара, распрямляясь, — но перед тобой я раздеваться не намерена!

— Тогда уйди с глаз долой!

— Не уйду!

— Выйди из поля зрения. Как закончу, так и поговорим. Ты мне и так кучу кадров испортила.

— Ладно, я подожду. Только ты быстрее, пожалуйста. У меня мало времени.

— «Мало времени», — передразнил Аполлон. — Можно подумать, что это я напрашивался на разговор. В следующий раз перед встречей со мной надевай что-нибудь поприличнее, без кричащих цветов, поняла?

Варвара открыла рот чтобы сказать колкость, ставящую грубияна на место, но передумала.

— Ладно, я посижу сзади.

Пока Аполлон занимался своими непонятными делами, рискуя свалиться с обрыва, Варвара сидела тихо, как мышка. Она пробовала разобраться в самой себе.

До нее дошло, насколько оскорбительна была шутка Аполлона насчет ее вида, но поднимать бучу она, поразмыслив, не стала. Как-нибудь потом, когда у нее появится свой Большой Дом, она обязательно отомстит, а сейчас надо сделать вид, что пропустила грубость мимо ушей.

Весь материальный мир для нее четко делился на две до безобразия неравные части — «свое» и «чужое». Свое требовало внимания и заботы, а чужое — всестороннего изучения на предмет вскрытия полезных качеств и потенциального приобретения. Кристально ясная позиция. Неоднозначности начинались там, где возникали человеческие отношения.

Она с опаской приглядывалась к огромному миру взрослых: когда подойдет пора войти в него, следует быть во всеоружии. Для этого, во-первых, надо много чего узнать и, во вторых, позаботиться о появлении своего герцогства. Но время еще есть и, по большому счету, пока это ничтожнейшая ерунда в сравнении с важностью отношений со сверстниками.

У Варвары появилось много новых знакомых примерно одинакового с ней возраста, но все они почему-то казались ей глупыми и неинтересными, какими-то «недоделанными» и тривиальными, как амебы. По-настоящему близки ей были только те, вместе с которыми она провела раннее детство в школе-интернате. Один их вид заставлял сильнее биться сердце, но испытываемые при этом чувства были чрезвычайно сложными и не всегда понятными.

Она всегда была сама по себе и не имела подруги, с которой можно было бы поделиться всеми, тем более самыми потаенными мыслями. Ближе всех, наверное, ей была Селена, пока не получила окончательную оценку непроходимо глупой и косноязычной. Зоя, наоборот, казалась чересчур утонченной, так как зачастую нельзя было предугадать, как она отреагирует на то или иное событие. С ней было интересно, и одно время Варвара решила во что бы то ни стало наладить тесную дружбу. Однако их отношения дали трещину, когда стало известно, что Служители прочат Зою в супруги Олмира. В глубине души Варвара не могла смириться с тем, что в будущем не она, а другая девочка станет королевой — несправедливо это как-то, и все тут.

В раннем возрасте больше всего времени она проводила с Юлианной. Но потом у будущей герцогини Кунтуэской произошел «надлом сознания» на почве взаимоотношений мужчин и женщин. Этого Варвара понять никак не могла. К чему тратить столь много усилий на ухаживание за собой и улучшение своей внешности, зачем все время мечтать о любви, о мужчинах, недоумевала она. Все люди, если подумать хорошенько, живут одинаково. В свою пору влюбляются, играют свадьбы, заводят детей и все такое прочее. Никуда от этого не деться, и нерационально обеднять свой внутренний мир, почти постоянно думая об одной, вполне естественной стороне жизни. Должны же быть и какие-то иные сферы приложения сил. И Варвара, приписав Юлианну к немножко сумасшедшим, стала держаться от нее подальше.

Мальчики, загадочно иные по телесной природе, в духовном плане всегда были ей более понятны. К Олмиру она испытывала сложные чувства уважения и зависти одновременно, восхищаясь его постоянной «подтянутостью», готовностью ко всем неожиданностям. При этом считала, что он витает чересчур далеко и точно «не ее». Георгия она полагала обыкновенным нерасторопным увальнем, однако ей нравилось любоваться на расстоянии его силой и мощью. А Ван для нее был просто недотепой, но «своим» и потому требующим постоянного внимания. Все его болячки и бесконечные ушибы почему-то доставляли ей почти физическое страдание.