Последние дни. Том 2

– Лучше нам мотать отсюда, – перебил его однорукий. – Там была толпа девчонок в одном корсете. Я вычихнул на них призрака, чтобы отогнать, но они скоро вернутся и приведут с собой еще и этого призрака.

– Конечно, конечно. О Иисусе! – затараторил Арментроут, смаргивая слезы с глаз. – Помоги мне расстегнуться, ладно?

Непослушными пальцами единственной руки – или, возможно, как сейчас пришло в голову Арментроуту, с помощью своей призрачной руки – Лонг-Джон Бич расстегнул пряжки ремней спаренного манекена, Арментроут стряхнул его со спины, сунул на заднее сиденье, поспешно сел за руль и включил мотор. Старик вернулся к бамперу, закончил мочиться точно на то же место, а потом забрался на пассажирское кресло, и Арментроут направил машину в густую тень под эстакадой 80-й фривей.

– Дай-ка я расскажу притчу, – сказал Лонг-Джон Бич, покачиваясь на сиденье. – В дверь к одному человеку постучали. Он открыл, увидел на пороге улитку, поднял ее и зашвырнул как можно дальше. Прошло полгода, в дверь снова постучали, он открыл, и та же улитка посмотрела на него и спросила: «И что все это значило?»

Арментроут все еще тяжело дышал и пытался сосредоточиться на дорожном движении.

– Джон, хотя бы ты не заводи со мной двусмысленных разговоров, – недовольно бросил он.

Он ехал на север по Серд-стрит и, моргая, рассматривал через ритмично елозившие по стеклу дворники светящиеся окна офисов в башнях за Маркет-стрит. Лонг-Джон Бич рядом с ним мерзко икал и рыгал.

– Прекрати, – потребовал наконец Арментроут, сделав левый поворот и устремившись, прибавив скорости, по мокрому асфальту на юго-восток, в сторону Твин Пикс и к вилле невролога. – Если тебя тошнит, открой окно.

Лонг-Джон Бич заговорил ровным бесполым голосом:

– Я стала бы подснежника бледней от непрестанных вздохов, пьющих кровь, чтоб только ожил мой король великий.

Арментроут тревожно повернулся к соседу. В этой форме транслированные через старого безумца призраки были безвредны, но их появление нарушало работу мотора (по дороге сюда машина то и дело глохла), и он опасался, что духи подслушают его разговоры и растреплют о них в том дурацком баре, где, по всей видимости, ошиваются, – в старину писатели называли это буйное, хоть и несуществующее физически, место Индией. А этот конкретный призрак, бесполый дух, постоянно цитировавший Шекспира, в последнее время частенько являлся через Лонг-Джона Бича, и началось это с их визита на заре четверга на пляж перед имением Скотта Крейна в Лейкадии.

Однако в речениях этого призрака было нечто пророческое, и Арментроут неожиданно для себя прорыдал:

– Последний крик того призрака, на тротуаре… Это могла быть моя мать.

– Кузен опасный мой, – прозвучал изо рта Лонг-Джона Бича все тот же бесстрастный голос, – впустите мать. За ваше преступленье она пришла вымаливать прощенье.

– Мое преступленье? – Арментроута снова затрясло, но он сумел язвительно засмеяться. – Я тебе не кузен, эфемерида. И не трудись занимать мне место в вашей… грязной забегаловке.

– Жестокой грусти Валори уступит место.

– Заткнись! – рявкнул Арментроут, не сумев, правда, скрыть раздражения и испуга. – Джон, вернись! – Но однорукий молчал и просто смотрел на отражения фар и неоновых вывесок на сверкающем тротуаре впереди; поэтому Арментроут взял мобильный телефон и включил его, намереваясь набрать какой-нибудь несуществующий номер и поговорить с любым призраком, который мог бы взять трубку на другом конце линии.

Однако он не успел даже начать набирать номер – очевидно, Арментроут включил телефон за мгновение до того, как он должен был зазвонить.

– Что, док, на мамашу теперь времени нет? – раздался в наушнике отрывистый шепот. – Она вернулась сюда, пьет, плачет и жалуется, что ты начихал на нее. Позвать ее к телефону?

Сотовый, прижатый к щеке Арментроута, мгновенно сделался скользким от пота.