Кути спустился на клочок мокрой травы, и, как только он побежал к проезжей части, Анжелика спрыгнула с середины лестницы, ловко приземлилась на ноги и лишь кончиками пальцев прикоснулась к земле. Выпрямившись, она побежала вслед за Кути, на ходу запустив руку в сумку.
Пит поспешно увел их за высокий раскидистый кипарис и ближнюю кирпичную стену; Мавранос последовал за ними, но остановился, чтобы посмотреть сквозь ветки.
Из открытой балконной двери стекали на вытоптанный газон и плыли над его головой клубы черного дыма, развеваемые ветром вместе с дождевыми брызгами, но людей он там не видел и уже собрался было поспешить за своими спутниками, но тут на балкон выскочили сразу трое и принялись осматривать улицу Лапу-Лапу с высоты второго этажа. Средняя фигура, седовласый мужчина в деловом костюме, явно держал оружие под пиджаком, а вот при виде пары его сопровождающих у Мавраноса похолодело в животе.
Поджарые угловатые фигуры, облаченные в одинаковые лаймово-зеленые костюмы, синхронно крутили головами с невыразительными лицами – и хотя вроде бы ничего не говорили, их театрально воздетые руки не двигались, чтобы прикоснуться к стоявшему посередине седому мужчине; Мавранос не сомневался, что эта парочка каким-то образом учуяла его, и в то же время он был уверен, что это неодушевленные манекены.
Мавранос повернулся и побежал; к тому времени, когда он нагнал Пита, Анжелику и Кути, ему удалось справиться с нахлынувшей паникой и вернуть на лицо обычные иронические прищур и ухмылку. Старый красный пикап, где за задними сиденьями лежало укрытое брезентом тело Скотта Крейна, стоял у тротуара, и совершенно ни к чему было сразу пугать этих людей – но все же скоро придется рассказать им о том, что он видел.
Но не сейчас, хотя бы через несколько минут, несколько миль. Что бы ни представляла собой эта компания – несомненно, именно ее Нарди видела в Лейкадии на минувшей неделе.
– Похоже, сегодня на встречу с Кокреном придется отправиться нам
Сид Кокрен сидел на кровати в комнате второго этажа мотеля «Стар» в районе Марина и осторожно подталкивал чистую стеклянную пепельницу по обороту желтой эмалированной металлической таблички Национальной ассоциации дилеров автомобилей, которую выудил два дня назад из помойного бака АЗС на перекрестке Ломбард-стрит и Октавия-стрит.
Табличка лежала на покрывале лицом вниз, но он знал – надпись можно прочитать как «НАДА», что по-испански значит «ничто», и от этого у него странным образом делалось легче на душе. А на пустой стороне он крупно написал по дуге, соединенной прямой линией, как на спиритической доске-уидже (насколько он ее помнил) двадцать шесть букв алфавита и цифры от 0 до 9. Ближе к подушке, рядом с другой пепельницей, полной окурков, лежала кучка листков бумаги, исписанная рядами букв, которые он неуверенно разделил на слова вертикальными черточками.
Он уже некоторое время пытался наладить внятное общение с призраком своей жены.
Вот пепельница вроде бы перестала двигаться, и он выпрямился, записал последнюю букву из тех, на которые она указала, и озабоченно уставился на самый последний ответ, который получил: «
В четверг Кокрен и Пламтри, уехав от развалин Купален Сатро в своей старенькой «Гранаде» и попетляв по кварталам района Марина, пока не решили, что сбили со следа возможное наблюдение, остановились в этом мотеле на Ломбард-стрит. Коди воспользовалась картой Visa Нины и написала на бланке регистрации «Нина Кокрен».
Пламтри пробыла там ночь и утро пятницы; она смотрела телевизор, включив звук так тихо, что Кокрен смог по крайней мере попытаться поспать; в это время по Пламтри Кокрен мог догадываться, какая личность присутствует в тот или иной момент, лишь по выбору программ. В полдень Кокрен, так и не выспавшись, отправился на встречу с Мавраносом, а когда вернулся в мотель около двух, Пламтри там не было. Кокрен проспал почти до полуночи, но она не вернулась.
И не вернулась до сих пор. В субботу телефон дважды звонил, но, снимая трубку, он слышал лишь сдавленные вздохи.
Оба дня, прошедшие после ее исчезновения, он встречался в китайском баре с Арки, два-три раза в день выбирался в кулинарный магазин на Гоф-стрит за кофе, сэндвичами, бурбоном и пивом, но в основном проводил время за изучением французского молитвенника, который нашел в Нининой комнате для шитья, когда они с Пламтри в четверг утром заехали к нему домой.
На одной из пустых страниц томика определенно было изображено фамильное древо. Кокрен узнал, что Нина не первой в своей семье эмигрировала в Соединенные Штаты – ее двоюродный дед, некий Жорж Леон, переехал в Нью-Йорк еще в 1929 году, в 1938 году переселился в Лос-Анджелес, а в 1943 году у него родился сын. Старина Жорж, по-видимому, был паршивой овцой в семействе Леонов: n’avait pas respecté le vin[2], равно как и к своим собственным французским корням. Кто-то мелким убористым почерком сообщил, что, поскольку с 1901 по 1919 годы вина бордо были никудышными, теперь все истинные сыны père Dionysius Français должны проявить истинную верность и не перебегать к les dieux étrangers – чуждым богам.
В общем-то, почти все записи в молитвеннике относились к виноградарству или виноделию. На странице «dates importantes»[3] 1970 год был отмечен, потому что Роберт Мондави, хозяин «Калифорнийской винодельни Роберта Мондави», встретился с бароном Филиппом де Ротшильдом де Бордо – и для встречи они не нашли более подходящего места, чем Гонолулу. В 1973 году важнейшим событием оказалось присвоение наконец-то баронскому кларету «Шато Мутон-Ротшильд» статуса «первого крю»[4]; родственники Нины, судя по всему, не обрадовались случившемуся из-за связи барона с калифорнийцем Робертом Мондави. В одной из пометок на полях эти двое были названы «прислужниками гнусного калифорнийского Диониса».
Среди записей попадались и совершенно загадочные и непонятные ему. За весь 1978 год имелась лишь одна надпись, переводившаяся как «Мондави посетил Медок – провал». Итог следующего года подводила фраза: «Молитвы услышаны! Новая филлоксера».
К 1984 году относились всего два слова: «Опус первый», но тут-то ему как профессионалу все было ясно.
«Опусом первым» называлось калифорнийское вино урожая 1979 года, выпущенное Мондави и Филиппом де Ротшильдом в 1984-м как совместный продукт их основных калифорнийской и французской виноделен. Оно было изготовлено из каберне-совиньон с небольшой добавкой каберне-фран и мерло для смягчения резкости, порожденной жарой, стоявшей в Напе в мае 1979 года, десять дней бродившее с мезгой и выдержанное два года в бочках из неверского дуба в Мутоне – в Медоке. Кокрен помнил, что «Опус первый» представлял собой тонкое и элегантное каберне, но автор записей в молитвеннике не нашла для него добрых слов: «le sang jaillissant du dieu kidnappé», написала она – «искристая кровь похищенного бога».
ebooksa