Ген подчинения

22
18
20
22
24
26
28
30

— Принесите воды, затем можете пиздовать на все четыре стороны! — гневно проговорила Марина.

Я не ожидала от нее, неизменно правильной, даже такого относительно мягкого ругательства, но засмеяться не смогла: воздух втягивался и вырывался со всхлипами, в груди его не хватало.

— Ну-ка, дыши со мной, — Марина отняла мои руки от моей же груди, где я машинально комкала ткань пальто, словно оно меня душило, взяла их в свои. Она тоже не носила перчаток. — Давай, вдох — выдох, вдох — выдох, и-и вдох — выдох…

Постепенно я начала успокаиваться. Мне стало ясно, что я сижу на стуле, действительно принадлежавшим ранее кафе на веранде, теперь закрытому по случае осени: все огромные окна веранды были закрыты ставнями, и на каждой ставне висело по замку. Узнала я и место: к востоку к цирку примыкает небольшой сквер. Никогда раньше я по нему не гуляла, а поэтому и про кафе не знала.

Кроме стульев — проржавевших и не очень удобных — здесь стоял даже железный столик со столешницей, заваленной коричнево-оранжевыми листьями и древесной трухой. Почему их не внесли внутрь кафе, бог весть. Может быть, забыли. Может быть, решили выбросить, но почему-либо не сообщили службам вывоза мусора. Тогда владельцы непременно получат штраф…

Но сейчас мне было не до проблем владельцев кафе. Я только радовалась, что есть возможность присесть не на землю, потому что ноги не держали. И не на общественную лавочку: мне не хотелось, чтобы на меня глазели дети.

— Анечка… — проговорила Марина очень нежно, ласково. — Что с тобой, моя дорогая? Что они с тобой сделали?

Не особенно задумываясь о том, что я говорю и почему, я сказала:

— Я убила человека, и они мне это показали.

— Что?! — Марина ахнула.

— Я убила человека, — покорно повторила я. — Милену Норбертовну Златовскую. Она меня сконструировала. Я генмод. Я родилась в лаборатории, уж не знаю, где они меня выращивали. В чьем-то животе, наверное. Едва ли она сама меня рожала. Только я ничего не помню оттуда. Шеф говорит, это потому что я была под булавкой очень долго. Может, с самого раннего детства. Не знаю.

Марина быстро оглянулась — смотрела, не подслушивает ли кто. В этом не было необходимости. Мои чувства уже пришли в норму, и я могла бы сказать, что вокруг нас в радиусе слышимости нет ни человека, ни генмода: по ковру опавших листьев невозможно подкрасться незаметно. Да и кому мы нужны? У слабонервной девицы случился истерический припадок, подруга ее успокаивает — ничего необычного!

Но мне сейчас было все равно, даже если бы кто и подслушал и захотел бы отправить меня в тюрьму. Я бы пошла покорно. Лишь бы не в лабораторию на опыты. Тогда я бы, наверное, впала в священную ярость и разнесла бы вокруг все, и покончила бы с собой.

Мне подумалось: вот сейчас Марина убежит в ужасе.

Но вместо этого она уселась прямо на стол, по-прежнему держа мои руки в своих, так что они оказались у нее на коленях.

— Расскажи мне все, — попросила Марина тем же спокойным, ласковым тоном. — Если только это не засекречено.

Это, конечно, было засекречено. Но в тот момент соображения секретности были от меня дальше, чем возможный полет на Луну при помощи пушки.

Я уткнулась лбом в колени Марины, а она положила ладонь мне на шею. Ее рука была очень теплой, ободряющей.

И я рассказала все.

Сбивчиво, путано — Марине много раз приходилось осторожно меня переспрашивать и направлять рассказ в другое русло. Кое-как у меня хватило присутствия духа не обмолвиться о том, что Эльдар оборотень: в конце концов, это был его секрет. Ладно моя генмодность — я рисковала только собой. Но оборотней относительно много; из обмолвок шефа я поняла, что в Сарелии действительно до сих пор прячутся по лесам целые деревни волков, а еще есть оборотни-птицы и где-то совсем на юге, по слухам, — оборотни-большие кошки. Если их попытались уничтожить полностью три-четыре века назад, то где гарантия, что не попытаются уничтожить снова.