Линия соприкосновения

Сноу, к вящему удивлению начальника научного отдела, не поднялся на ноги, а встал на четвереньки и двинулся в такой позе по комнате, шаря перед собой руками. Блумберг присел на корточки рядом с коллегой:

— Ричард, порой ты меня…

— Хватит зубоскалить, Айво, лучше помоги найти…

— Что, что найти-то? — Айво повертел головой.

— Круглый такой, совершенно прозрачный шар. Чуть меньше бильярдного.

— Ну, ты, старина, даешь! — Блумберг тоже опустился на четвереньки и начал медленное продвижение по ковру. — Кому рассказать…

— А ты не бойся, мы никому не расскажем, Айво.

— Месье Сноу! — на пороге комнаты вырос полицейский Жером и осекся, уставившись на двух сотрудников КОНОКОМа, ползающих по полу. — Инспектор просил узнать…

— Ну, что просил узнать Леруа? — недобро спросил Сноу, замерев на ковре и посмотрев снизу вверх на парижского ажана.

— Н-нет, нет, ничего, извините.

Полицейский ретировался и прикрыл за собой дверь. Айво посмотрел на Сноу и поднялся с пола, отряхивая руки:

— Всё, Ричи, с меня хватит.

— Смотри!

Сноу показал на ковер. В одном месте высокий ворс был примят, будто там лежало что-то круглое, тяжелое и невидимое. Блумберг замолчал, присел и протянул руку. В пальцах оказался совершенно прозрачный шар. Кроме осязания, его невозможно было обнаружить никаким другим органом чувств — он был по-настоящему абсолютно невидим. Детективы встали, глядя на кажущуюся пустой ладонь Айво.

— Вот тебе и Хрустальный шар, — тихо сказал Сноу. — Нашелся, черт возьми. Чует мое сердце, наживем мы с ним неприятностей.

— Типун тебе на язык, Ричи.

Глава 2

Детективы попрощались с ажаном, сверлящий взгляд которого они чувствовали затылками, пока двери лифта не закрылись. Выйдя на улицу и остановившись под стеклянным козырьком подъезда, по которому не переставая барабанил дождь, они задумались над дальнейшими действиями.

— Ты как хочешь, а я в ресторан обедать, — решительно заявил Айво. — Желудок диктует мозгу необходимость переместить тело поближе к камбузу.

— Не возражаю. А куда? — Сноу не очень хорошо ориентировался в «ресторанном» Париже.