Они с внуком учительницы давно перешли на ты, а сам внук со всеми был запросто, Семёныча звал Лёхой, Виталия Иваныча – Виталиком, военного – Володей. Как его воспитывала при этом учительница, вравшая, что она заслуженная то ли бывшего РСФСР, то ли всего Союза, оставалось только догадываться. А недавно внук был пойман с поличным на краже чеснока у Семёныча.
- Нет, видали? – орал бывший почётный деятель московского таксопрома. – Самый отборный попёр, который я на посадку заготовил!
В тот день учительшин внучок кормился у Семёныча, рассказывал ему анекдоты с картинками, а потом, уходя домой к бабке с набитыми всякой снедью карманами, зацепил по пути связку чеснока. Внучок спрятал связку под футболку и, когда хотел уже нырнуть в свой двор, его догнал бдительный Семёныч.
- Вот гадский пацан! – восторженно ахал одноглазый селянин. – И когда только успел!??
- Да, ладно, Лёха, я пошутил! – отбрехивался пацан.
- Ничего себе – пошутил! Самый отборный попёр…
- Ну, что вы, в самом деле, Алексей Семёнович, - выползала на крыльцо избушки учительница, - ребёнку уже и пошутить нельзя…
«Хороши шутки, - подумал тогда Сакуров, - не заметь Семёныч пропажи – была бы учительша при дополнительном барыше в пять баков…»
- Вот именно! – изгалялся малец, сын своих преуспевающих родителей, зарабатывающих по пять баков ежеминутно, а не в течение всего лета, пока растёт чеснок, картошка, морковь и прочие стручково-бобовые.
«Ну и мерзавец растёт», - в который раз удивлялся Константин Матвеевич, но дружбы с малолетним мерзавцем не прекращал.
В первых числах сентября Сакуров отвёз на «фольксе» картошку. Когда вернулся в деревню с минимальной прибылью, застал деревенских за торжественной встречей, организованной Алексеем Семёновичем Голяшкиным в честь возвращения блудной супруги.
- Да какая я тебе блудная, козёл? – обиженно басила Петровна.
- Блудная! – с пьяным упрямством возражал Семёныч.
- Блудная – блудная! – поддакивали Вовка и его стервозная супруга, прибывшие в деревню с целью вывоза вздорной мамаши и свекрови.
- Здравствуйте, Петровна! – здоровался Сакуров, подходя к честной компании, заседающей в садике вековух.
- Здорово, сволочь! – басила супруга односельчанина. – Что, пришёл пожрать на халяву?
- Нужна мне ваша жратва…
В общем, жизнь шла свои чередом, листва желтела, ветра с дождями холодели, бас Петровны снова занял центральное место в деревенском хоре, Семёныч продолжал пить, попеременно ругаясь со своими ближними соседями, тёткой Прасковьей, дядей Гришей и Виталием Ивановичем. Варфаламеев ни с кем не ругался, но в пьянстве не отставал от Семёныча. Петровна помогала приятелям, ругалась вместе с Семёнычем с ближними соседями, иногда поколачивала Варфаламеева, а иногда её поколачивал благоверный. Жорка пил периодически, Мироныч – постоянно, как случалась оказия. Остальные – по-всякому. Рубль продолжал обесцениваться, прочая валюта крепчала, а Сакуров стал подумывать о приобретении телевизора, потому что смотреть ящик в компании донельзя сварливой Петровны стало проблемно. Учительша к тому времени отвалила из деревни, и Константин Матвеевич ловил себя на мысли, что скучает без её мерзопакостного внучка.
«Неудовлетворённые отцовские инстинкты, - думалось ему, - хотя и без них пацан презабавный. Одни его сальные анекдоты чего стоят…»
В первой декаде октября деревня окончательно опустела. Пастухи также отбыли в свою историческую вотчину. А с работой на станции случился облом, потому что место истопника, равно как и прочие некоторые рабочие места, сократили. Одновременно на станции стали разбирать первую ненужную железнодорожную линию. А Сакуров снова поехал в Москву, толкать остальные корнеплоды. Остальных получилось нехило, да ещё Жорка подсыпал своих, поэтому пришлось запрягать «фолькс». Сам Жорка остался стеречь их общее добро. Бывший интернационалист временно не пил, поэтому за добро Сакуров был спокоен.
ebooksa