Закрыв глаза, Энджи осторожно понюхала. Ничего.
– Еще.
Что-то цветочное. Фиалки?
– Еще.
Голова закружилась от испарений теплицы, тошнотворно густых.
– Обоняние в норме, – сказала Пайпер, когда поблек удушливый запах.
– Не заметила. – Энджи открыла глаза.
Пайпер протягивала ей крохотный кружок белой бумаги.
– Только бы это была не рыба, – сказала Энджи, лизнув кончик пальца.
Коснулась бумажного конфетти, подняла палец к языку. Как-то один такой тест Пайпер на месяц отвадил ее от блюд из морепродуктов.
– Это не рыба, – с улыбкой ответила Пайпер.
Волосы, которые она всегда стригла очень коротко, будто нимбом оттеняли поблескивание графитовых разъемов, вживленных за ушами. Святая Жанна Кремниевая – назвал ее однажды Порфир. Истинной страстью Пайпер, похоже, была ее работа. Все эти годы она была личным техом Энджи, а кроме того, у нее сложилась репутация человека, незаменимого при улаживании всякого рода конфликтов.
Карамель…
– Кто здесь еще, Пайпер?
Закончив с Ашеровским тестом, Пайпер застегивала молнию на нейлоновом с защитными прокладками кожухе пульта.
Час назад Энджи слышала, как прибыл вертолет. По мере того как отступал сон, до нее доносились смех, потом шаги на веранде. На этот раз она отказалась от своих обычных попыток провести опись сна – если это можно было назвать сном: наплывали чужие воспоминания, потом утекали прочь, откатывались на недостижимый для нее уровень, оставляя смутное эхо образов…
– Рэбел, – ответила Пайпер, – Ломас, Хикмен, Ын, Порфир и наш Папа Римский.
– А Робин?
– Нет.
– Континьюити, – позвала она, встав под струю душа.