Я молчу.
– Это – ты?
– Да.
– Ты играешь не в полную силу.
– Да.
– Твои товарищи это понимают?
Качаю головой.
– Куда вы так спешите?
– Нике, у нас был уговор не задавать вопросов?
– Извини, Стрелок… – Она улыбается, скорее грустно, чем обиженно. – Я не хочу лезть в чужие тайны. Если ты действительно тот самый…
– Да.
– Если я мешаю вам… Давай я уйду. Прибьюсь к другой команде…
Сам не знаю, почему я это говорю…
– Я очень хочу, чтобы ты осталась с нами.
– Почему?
В камуфляже мы все одинаковы. Бесполы, бесформенны, унифицированы. Куски мяса в военной форме несуществующей армии, добровольные волонтеры придуманной битвы, самоотверженные герои никому не нужных подвигов.
Лишь лица над высокими воротниками курток – разные. Лица, которые мы сами же придумали. Это так просто – рисовать лицо. Точка, точка, запятая… вышла рожица кривая. Рисуй сам, собирай из деталей, как в детском конструкторе. Подбородок волевой, подбородок вялый… Уши оттопыренные, уши прижатые… Нос прямой, нос курносый…
С трудом мне давалось лишь одно. Глаза. Порой приходилось переделывать их десятки раз, прежде чем они становились живыми. С тех пор я понял, что самое главное в нарисованных лицах.
Я смотрю только в ее глаза.
– Ты мне нравишься, – говорю я наконец. – Я от этого не в восторге. Но ты мне нравишься.