– Что это такое? – шепнула она себе.
– Карантинные орбиты, – сообщила ей Лив Хюла. – Они расширяются с каждым днем.
На Стрэйнт-стрит Эдит Бонавентура выдрала с корнями старую оцинкованную барную стойку Лив Хюлы и установила на ее месте небольшую сцену. Пол тоже содрали и заменили на черно-белую плитку. Нанятый Эдит реставратор придал части стенных деревянных панелей оттенок красного дерева с теплым оранжевым отливом. Эдит избавилась от потолочных вентиляторов, предпочтя канделябры. Новую барную стойку целиком отлили из глыбы переплавленного стекла, а позади разместили шкафчики для стеклянной посуды с подсветкой.
Сменив тему цветового оформления, она поменяла и свет. Тему Эдит придумала сама. Все предметы обстановки были смоделированы по ее воспоминаниям, чтобы придать уверенность и вдохновить на новые, более креативные и продуктивные отношения с людьми. Свет был повсюду: озарял выставку пятидесяти-шестидесяти аккордеонов из слоновой кости на роскошных демонстрационных подставках всех оттенков розового, от лососиного до неотонического; отражался, поблескивая и подрагивая, словно на мелководье, от прозрачного лака на металлических пластинах маренового или имбирного цветов; дразнил боковое зрение отражениями и интерференционными узорами нездешней странности. На всех ремешках и застежках имелись серебряные пряжки, а статуэтки ракетных кораблей на бронзовых подставках оканчивались шелковистыми на ощупь навершиями из дерева инопланетных пород мастерской отделки; однако доминантными элементами оформления оставались падающие звезды.
– Ибо, – любила пояснять Эдит, – такой звездой была и я в свое время.
Дважды в неделю она выходила на сцену сыграть образцы музыки танго набившейся в клуб толпе, разбавляя стандартные композиции забавными и маргинальными вставками, демонстрируя силу и глубину своей техники. Некоторые вставки обретали собственную популярность – взять, к примеру, «Линди под чарами Альцины»,[43] на самом деле это была полька для инструмента возрастом пять миллионов лет, и никто толком не знал, как на нем играть. Тускнеющие рекламные объявления она собрала со всего гало и послала кружить по залу, снабдив новостными заметками о своих выступлениях двадцатилетней давности, но, невзирая на все эти старания, ее никто не вспоминал. А вот ее нынешние перформансы воспринимались как нечто новое и свежее. Для Эдит это значило мало, ей хватало и возможности переоткрыть себя. Она стояла ослепленная софитами, затянутая в ремешки и корсеты, осыпанная конфетти, с густым слоем макияжа на лице, в костюме слишком тесном для ее фигуры и выбранном тем вечером, возможно, под ковбойскую тему; ей трудно было отличить себя от тринадцатилетней Девчонки с Аккордеоном на голограмме. Инструмент снова начинал ее тяготить, и создавалось впечатление, что он вот-вот проскользнет у нее по талии и накренится за спину. Она разучивала новые партии на аккордеоне.
Эдит занималась тут всем, но за барной стойкой не стояла. На эту роль она наняла парня с пляжа, с которым Лив некогда провела ночь; оказалось, что тот предпочитает называть себя Никки Ривера, в честь премиального бренда чемоданов. Решение это оправдало себя. Никки без лишнего шума заботился о бизнесе. Он починил умывальник. Его навыки общения с людьми помогли повысить выручку. Он помогал и с новыми номерами программы: Эдит подбирала себе музыкантов со всего города по его советам. Спустя несколько месяцев в баре уже было не протолкнуться каждый вечер.
Танго оказалось посетителям в новинку, немало увеличивая их самооценку: они ведь так быстро обучались, когда надо веселиться, а когда восторгаться. Отличительной чертой бара стали дорогие коктейли, привлекавшие девушек в медовых шубках; нижнее белье у них, по заверениям Никки, было от Уэст. Толпа набивалась разношерстная, и, рассчитывай Эдит как-то цивилизовать улицу открытием нового заведения, усилия эти явно пропали бы втуне. Однако ее инвестиции в свое дело привели к тому, что заведение прославилось далеко за пределами не только Стрэйнта, но и города Саудади, а затем по всему Пляжу и меж звезд гало; в этом Эдит не приходилось сомневаться. Немногим выпадает второй шанс. Она перестала обивать пороги корпоративного порта, а вместо этого принялась размещать рекламу у рикш, а впоследствии связываться с туристическими агентствами напрямую.
Иногда аплодисменты под конец вечернего выступления заставляли ее разрыдаться. Тогда она произносила полушепотом:
– Этот выход на бис я хотела бы посвятить человеку, который значил для меня в жизни больше всех остальных: моему отцу Эмилю; «Le Tango du Chat»[44] ему бы особо понравилось.
Так бар Лив Хюлы получил новое имя.
Однажды под конец дня близ Рождества Лив сидела за столиком в компании Девчонки с Аккордеоном, пила водку и «Бриллиантин» без льда. Снаружи, на Стрэйнт-стрит, лавки портняжек закрывались раньше обычного. Резкие порывы ветра проносились по улице, принося за собой хлопья снега; внутри же, на тускло освещенной сцене бара, три девочки-подростка в платьях с блестками – сестры – искоса поглядывали на бармена Никки, который сидел на краю сцены, вполголоса переговариваясь с управляющей.
– Свет и тень порою вытворяют одно и то же? – слышала Лив его слова. – В смысле, гм, подсветки?
Тут Девчонка с Аккордеоном, отточившая чуйку за тридцать лет в барах, улыбнулась и взглянула Лив Хюле в лицо.
– Ну и как тебе? – спросила она. – Хорошо я поработала?
Лив не знала, что ответить. Близилось Рождество. Спускалась тьма. На следующий день перед нею откроется новая жизнь – жизнь ракетной наездницы, доставляющей грузы в посылках без обратного адреса в неизвестные дотоле порты на планетах, о которых она прежде и краем уха не слыхала. Когда Лив впервые вернулась в «Le Tango du Chat», а произошло это несколькими неделями ранее, она готовила себя к переменам, но в то же время нервничала, не зная, что обнаружит там. Войдя внутрь, она ощутила, как сжимаются и скрываются в мгновение ока, подобно теоретическим измерениям выученной некогда космологии, десять лет ее жизни. Такова уж она, жизнь. Одно-единственное мгновение растягивается в вечность, а потом тебя из него выдергивают. Двигаясь вперед, время растягивало клееподобную субстанцию, которая ее здесь фиксировала, – вплоть до катастрофического разрыва. Ты-уловленная и ты-нынешняя – разные люди, ты-нынешняя и ты-прежняя – тоже; и самое безжалостное в этом, как открылось Лив, было то, что отличия между ними не кардинальны. Взвешивая про себя эти мысли, она услышала свой голос:
– Кажется, ты поработала очень успешно.
– Я же тебе обещала, что не буду сентиментальничать, – сказала Эдит и выставила Лив еще одну порцию.
К ним присоединились Ирэн с Толстяком Антуаном, рискнувшие впервые посетить «Le Tango». Ирэн полагала, что кто угодно испытает смешанные чувства, возвратясь на так хорошо знакомое место. Она вынуждена была признать, что уже плохо помнит, как именно выглядел бар «Белая кошка, черный кот» в те дни; впрочем, в ее памяти он останется навсегда, в той или иной форме, смешанный с частью жизни, отвергнуть которую ее сердце бессильно. Толстяк поозирался, потирая шею, а потом ушел резаться с барменом Никки в «трехчленного Хьюи», так что трудно было сказать, какого он мнения о редизайне. Опустилась тьма. Пропустив еще несколько стаканчиков, они втроем отбыли на Карвер-Филд. Провожая Лив Хюлу до дверей, Эдит выразила сожаление, что идея такой удачной инвестиции не пришла ей в голову раньше.
– Но я все равно не представляла, как медленно она будет окупаться, даже сейчас.
ebooksa