Мои воспитатели по — разному отнеслись к тому, что я был самым часто отмороженным на уличных работах заключённым, дядя Миша, как звали мы Мунахмета, списывал это на мое стремление ударным трудом получить УДО и особо не обращал на это внимание. Второй воспитатель, сорока двух летний якут Элданаш Хаарылабыс был уроженец этих мест, он видя, что я слишком часто страдаю от его любимой погоды, как‑то не выдержал и вывел меня перед ужином на улицу, где растер снегом мне и себе руки и лицо, завел в комнату и обтер нас каким‑то жиром и повторил растирание очень мягким клочком шерсти какого‑то местного зверя, который он мне позже подарил, вместе с жиром. Благодаря его помощи и ежедневным растираниям, я избавился от необходимости регулярного прохождения авалетутографа и научился легче переносить минусовую погоду.
Вскоре мне предстояло заседание первой комиссии по УДО. Все заключенные надеялись выйти по УДО после каждой комиссии, все верили, что если не в эту, то в следующую комиссию их должны выпустить, я не являлся исключением.
Конечно, было невероятно, что за первые полгода отсидки мне скостят те пятьдесят лет, на которые меня закрыли из‑за убийства, но я все — же надеялся, что кого‑то из комиссии заинтересуют подробности моего дела, и в нем найдутся смягчающие обстоятельства. Я верил, что факт защиты мной полицейских обязательно заинтересует комиссию и оттенит мое молчание по поводу того, как я оказался в том гараже, почему метнул в пострадавшего свой ужобраслет и откуда он вообще у меня. Впрочем, Демьяна так и не опознали из‑за второй кожи на нем, ведь что произошло в авалетутографе для меня самого не было понятно, то ли аппарат попытался нарастить ему одну кожу на другую, толи модули Энтони вмешались в работу аппарата, в общем ситуация для меня была покрыта мраком. Так что по факту, сел на пятьдесят лет за преднамеренное убийство никому не известного человека, а не маньяка террориста, сдирающего с живых людей кожу.
Я с нетерпением зашел на сцену и встал перед визардом для ВКС с членами комитета по УДО.
— Назовите себя, — как я понял это было стандартное обращение к ЗК при запуске программы сканирования биополя
— Иван Петров.
— Заключенный Иван Петров. Осужденный за убийство первой степени. Срок пребывания в лагере особого режима двадцать четыре недели. Оставшийся срок заключения две тысячи пятьсот девяносто девять недель, — услышал я синтезированный компьютером голос.
— Очень рано для УДО, — услышал я из визарда, человеческий голос, — желаете что то сказать?
Изображение на экране приблизилось, я увидел женщину с упрямо поджатыми губами, стянутыми в пучок назад волосами и близоруким взглядом без очков.
— Да. Желаю. Я не виновен и нахожусь здесь по ошибке, — мой голос предательски дрогнул.
— Заключенный Иван Петров. Вы находитесь в лагере по решению суда, вы должны осознать свое поведение и изменить себя, чтобы никогда не совершать насилия.
— Но я не виновен!
— Следующий, — сказала женщина куда‑то в сторону и экран визарда погас.
Ко мне подошел Элданаш, мы спустились вместе со сцены, и я вышел из комнаты. Я понял, что слушать меня никто не собирается. Позже, в блоке отдыха, старый ЗК Саныч мне объяснил, что комиссия слушает только тех заключенных, которых видят не в первый раз, и изменения поведения которых они обсуждают не первый год.
Так что он посоветовал устроить какую‑то выходку, чтобы оказаться запомненным, да и самому запоминать присутствующих по именам, а в последующих встречах обращать на себя внимание хорошим поведением и личностными обращениями к членам комиссии. Он назвал мне все имена сегодняшнего состава комитета по УДО и я тщательно их записал. Саныч, прощаясь пожелал набраться терпения, по его мнению, меня раньше, чем через двадцать лет никто не выпустит.
Как и все я посещал странички своих родных. Мама часто беззвучно плакала, и всхлипывая, писала мне на страничке семейные новости, опубликовывала очередные фото и видео. Однажды слово в чате взял папа. Отец рассказал мне, что к ним с мамой приходила Настя, что она им очень понравилась, и что он теперь многое обо мне знает. Он сказал, что гордится мной, за то, что я спас многих людей от гибели, пусть и ценой своей свободы.
Это добавило интереса ко мне среди сокамерников, но я сказал, что отец имеет в виду, что я убил киборга, который напал на полицейских и Троль тут же окрестил меня Коннором, из ремейка Терминатора и так эта кличка закрепилась за мной.
— Эй, Коннор, подойди, базар есть! — услышал я вечером в бараке от одного из двух вновь прибывших южан. Мои сокамерники тут же насторожились.
— По делу говорю, — южанин шагнул вперед, "не замечая" стоящих рядом ЗК, оттесняя плечом Коня и показывая на меня пальцем, рукой чуть отстраняя Забоя в бок. — Привет тебе от Сусликова.
Я осмотрел прямо стоящего передо мной кривоносого орла, стоя ко мне боком он явно прятал руку, чтобы я вовремя не увидел, что в ней. Не став дожидаться, когда речи перейду в дело я быстро шагнул к нему и натренированными на ковше экскаватора пальцами резко ударил его в кадык, давая выход всему накопленному раздражению за эти месяцы. Джигит стразу согнулся и схватился за горло, по полу звякнула заточенный черенок от стальной ложки.