— В общем, получайте удовольствие, отдыхайте. Кстати, мистер Браун, а чем питается ваша собака? — наемник указал рукой на развалившегося под стулом Джоя.
— К счастью, ничем, ей хватает завода пружины дважды в день.
— Поразительно! Ну что ж, до вечера! — Ленгдон сдернул с головы светло-серое кепи, и, шутливо поклонившись Мариссе, не переставая улыбаться, вышел.
— Ну вот, приятный же человек, не то, что этот… второй, — Донни тоже поднялся с места, чуть не наступив при этом Джою на хвост. Тот спрятал его под стул и глухо заворчал.
Теннисон, пыхтя трубкой, прогуливался перед входом. На мое предложение прогуляться по городу, он ответил молчаливым кивком.
— Только не стоит далеко отходить от гостиницы, если хотите сберечь нервы.
— О чем это вы?
— Да о том, что молодым господам может не понравиться, как живут местные. Вернее, те из них, кто может позволить себе жить в самом Пуэрто-Бэлло, а не в грязных хижинах из коровьего дерьма и соломы, как в местных деревеньках.
— Эй, послушайте, мистер Теннисон, — честно сказать, мое терпение уже почти истощилось, и сдерживаться становилось все трудней. — Не стоит разговаривать с нами в подобном тоне. Вы ничего о нас не знаете, как вы можете судить о том, что нам придется по вкусу, а что — нет?
— Ничего не знаю? Возможно, но мне достаточно того, что я вижу, — мужчина вытряхнул трубку, несколько раз стукнув ею о стену здания, продул и спрятал в карман. — Хватит разговоров, пойдемте. Я покажу вам местный рынок, если уж вам так хочется экзотики.
Теннисон развернулся, и зашагал вдоль улицы. Пока я растерянно провожал его взглядом, он свернул в переулок и пропал из виду. Переглянувшись, мы поспешили следом.
Если в Лондиниуме контраст между богатыми и бедными районами весьма велик, но не так бросается в глаза, так как обнищание нарастает постепенно, тот тут эта разница, что называется, била в лоб. Две параллельные улицы от гостиницы были похожи на райские кущи — аккуратные белые домики с мраморными колоннами и гипсовыми архангелами, цветущие, душистые палисадники, мощеные мостовые. На третьей — располагались какие-то складские помещения, все здания представляли собой сумрачные серые коробки без окон.
А вот дальше начинался сущий кошмар. Мощеная дорога неожиданно обрывалась, превратившись в утоптанную до звона красноватую грунтовку, белоснежные особняки обратились кособокими хижинами с зияющими дверными проемами, возле которых сидели на корточках голые, загорелые до черноты и ужасно худые ребятишки всех возрастов, и смотрели ничего не выражающими глазами.
Взгляд мой заметался по сторонам, выхватывая отдельные картинки: вот из хижины выходит молодая, красивая туземка, с огромным животом и ребенком на руках, второй малыш испуганно цепляется за ее яркую, расшитую геометрическими узорами юбку; вот старуха, седая, все сморщенная, как изюм, толчет зерно в огромной ручной ступе, еле поднимая пест слабыми и тонкими руками; вот мужчина, молодой на вид, но с белым, затянутым бельмом, глазом и без ноги, безучастно смотрит в пространство перед собой и монотонно раскачивается, что-то тихонько напевая.
Мы шли по этой улице, провожаемые равнодушными, безжизненными взглядами людей, которые как будто ни на что не надеялись, и я чувствовал себя Данте, увлекаемым Вергилием в глубины ада. Даже Джой, чувствуя мое настроение, не отходил, испуганно прижимаясь к ноге.
— Что случилось с этими людьми? — шепотом, я просто не мог говорить тут громче, спросил я у Теннисона.
— Случилось? Ничего, они просто так живут. Правда, некоторым осталось совсем недолго. Видите ли, мистер Браун, эти люди пришли служить к белым господам, хозяевам города, в надежде на лучшую долю. Но оказалось, что этот кусок не так уж сладок. Оплата труда местного населения настолько мизерна, что на эти деньги почти невозможно выжить, поэтому некоторые мужчины уходят в лес, чтобы убить антилопу и накормить семью. Сегодня, совсем недалеко отсюда, повесили двадцать мужчин, которые всего лишь пытались не дать своим семьям умереть с голоду. А теперь они обречены.
— Но… До прихода сюда белых, туземцы же как-то жили? Почему они не могут просто вернуться к своим корням, уйти от побережья вглубь континента?
— Потому, что все, кто жил рядом с белыми, считаются зараженными их ядом, испорченными проклятием белого человека. Их не примут обратно в некогда родные племена, участь их — умереть от голода. Пойдемте, нам туда, — Теннисон указал вперед, где улица вливалась в большую круглую площадь.
В отличие от мрачного, дышащего безнадегой переулка, большая, гомонящая чуть ли не громче порта площадь, выглядела почти празднично. Повсюду разносился смех и болтовня, как минимум, на пяти разных языках. Гуляли пьяненькие матросы, сновали шустрые мальчишки, предлагающие все желающим воду и какие-то нарезанные фрукты, гортанно смеялись и подмигивали прохожим ярко накрашенные женщины с красными цветами в волосах.
ebooksa