— Пошли внутрь, — поворачиваясь, сказал он. Тернер безучастно последовал за ним, пригнувшись, чтобы войти в дверь каюты. Белые экраны, светлая сосновая обшивка — строгий шик токийских корпораций.
Конрой уселся на низкую прямоугольную подушку из синевато-серой искусственной замши. Тернер остался стоять, руки расслабленно висят по бокам, между ним и Конроем — стол. Конрой достал из стола серебряный, с насечками, ингалятор.
— Дохнешь холина?
— Нет.
Вставив ингалятор в ноздрю, Конрой вдохнул.
— Хочешь суси? — Он убрал ингалятор обратно в стол. — С час назад мы поймали пару окуней.
Тернер не шевельнулся, по-прежнему в упор глядя на Конроя.
— Кристофер Митчелл, — негромко произнес Конрой. — "Маас Биолабс". Руководитель их "гибридного" проекта. Он переходит в "Хосаку".
— Никогда о нем не слышал.
— Ну и хрен с ним. Хочешь выпить?
Тернер покачал головой.
— Кремний уже в пути, Тернер. Митчелл — это тот самый, кто заставил работать биочипы, а "Маас" сидит на всех базовых патентах. Это ты знаешь. Митчелл — специалист по моноклонам. Он хочет выбраться. Ты и я, Тернер, мы с тобой должны вытащить его.
— Я думал, я в отставке, Конрой. Мне неплохо отдыхалось.
— Именно это и сказала команда психиатров в Токио. Я хочу сказать: это же не первый твой побег из коробки, а? Она психолог-практик, на жаловании у "Хосаки".
На бедре у Тернера задергался мускул.
— Они говорят, ты готов, Тернер. После Нью-Дели они немного волновались, так что хотели лишний раз перепроверить. Немного терапии на стороне никогда не повредит, или я не прав?
Для собеседования она надела лучший свой жакет, но в Брюсселе шел дождь, а денег на такси у нее не было. От станции "Евротранса" пришлось идти пешком.
Ладонь в кармане выходного жакета — от "Салли Стэнли", но уже год как ношеный — как белый узел вокруг скомканного факса. Факс ей больше не нужен, адрес она запомнила, но, похоже, ей никак не выпустить бумажку, как не победить транс, который держит ее в своих тисках. Ну вот, она все смотрит и смотрит в витрину дорогого магазина мужской одежды. Взгляд Марли попеременно застывает то на в высшей степени солидной фланелевой рубашке, то на отражении собственных темных глаз.
Нет сомнений, одни лишь эти глаза будут стоить ей работы. Даже мокрые волосы не в счет — теперь она жалела, что не позволила Андреа их подстричь. Ведь глаза выставляли напоказ всем, кто потрудится в них заглянуть, боль и вялость, и уж это точно не укроется от герра Йозефа Вирека, наименее вероятного из возможных нанимателей.