Кумико стерла льняной салфеткой с верхней губы кусочек мармелада.
— Ты думаешь, что я попытаюсь сбежать?
— Сбежать? Так вот ты о чем подумываешь? — Он серьезно и неторопливо ел свою сдобу и смотрел на падающий за окнами снег.
— Нет, — ответила девочка. — У меня нет намерения сбежать.
— Хорошо, — отозвался он, откусывая еще кусок.
— На улице мне грозит опасность?
— О Господи! Конечно нет, — сказал он с какой-то непреклонной веселостью. — Ты там в такой же безопасности, как и дома.
— Я хочу пойти погулять.
— Нет.
— Но я же выхожу с Салли.
— Да, — согласился он, — она тот еще подарочек, эта твоя Салли.
— Я не знаю такой идиомы.
— Никаких прогулок в одиночку. Так говорилось в письме, которое мы получили от твоего отца, понимаешь? С Салли — пожалуйста, но ее сейчас нет. Не буду утверждать, что на улице тебе обязательно кто-нибудь станет докучать, но к чему рисковать? С другой стороны, я сам был бы рад, просто счастлив пойти с тобой погулять, но я здесь на посту на тот случай, если Суэйну кто-нибудь позвонит. Так что я не могу. Просто стыд и срам, правда, правда. — Он выглядел настолько искренне расстроенным, что девочка решила смягчиться.
— Поджарить тебе еще гренок? — спросил он, жестом указывая на ее тарелку.
— Нет, спасибо. — Кумико положила салфетку на стол и добавила: — Было очень вкусно.
— В следующий раз тебе следует попробовать масла, — сказал он. — После войны его было не достать. С Германии нанесло радиоактивный дождь, и коровы уже стали не те, что раньше.
— Суэйн сейчас здесь, Петал?
— Нет.
— Я никогда его не вижу.
— Приходит, уходит. Дела. Все возвращается на круги своя. Очень скоро у нас отбоя не будет от посетителей, и Суэйн снова станет устраивать аудиенции.