Без малого три часа просидел я, выпевая краденую программу покойника Ральфи.
Проспект тянется на сорок километров — сорок километров неровно состыкованных фуллеровских куполов, накрывающих то, что некогда было оживленной пригородной магистралью. Когда в ясную погоду здесь выключают освещение, солнечные лучи, пробиваясь сквозь многослойные акриловые перекрытия, превращаются в серую дымку. Это очень напоминает тюремные наброски Джованни Пиранези. На юге три последних километра проспекта проходят через Ночной Город. Ночной Город не платит налогов ни в государственную, ни в городскую казну. Неоновые светильники здесь давно мертвы, а геодезики почернели от копоти костров, на которых десятилетиями готовят пищу. И разве кто-нибудь разглядит среди густой полуденной темноты Ночного Города несколько дюжин сумасшедших детей, прячущихся между балками перекрытий?
Два часа мы карабкались вверх по бетонным ступеням и металлическим решетчатым трапам мимо ветхих мостков и покрытых пылью подъемников. Начали мы свое восхождение с площадки, похожей на заброшенную ремонтную платформу, сплошь заставленную треугольными сегментами купола. И на всех предметах вокруг мы видели все те же привычные, однообразные граффити, нанесенные при помощи аэрозольных баллончиков с краской: названия банд, чьи-то инициалы, и даты, даты, даты — вплоть до самого начала века. Надписи преследовали нас по пятам, но чем выше мы забирались, тем их становилось меньше, пока наконец не осталась одна-единственная, повторяющаяся с настойчивым постоянством: *НИТЕХИ*. Большими заглавными буквами с подтеками черной краски.
— Нитехи — это кто?
— Только не мы, босс. — Она влезла на шаткую алюминиевую лестницу и скрылась в дыре, прорезанной в листе гофрированного пластика. — Примитивная техника, низкие технологии — вот что это такое. — Пластик приглушал ее голос. Я осторожно полез за ней следом, оберегая побаливающую кисть. — Даже твоя затея с обрезом нитехам не покатила бы.
Где-то час спустя, когда я протащил свое тело сквозь очередную дыру, на этот раз грубо пропиленную в листе фанеры, я впервые наткнулся на нитеха.
— Все в порядке. — Рука Молли скользнула по моему плечу. — Это просто Пес. Эй, Пес!
Он стоял, освещенный узким лучом ее карманного фонаря, и рассматривал нас своим единственным глазом. Потом медленно высунул изо рта длинный серый язык и облизал выпирающие наружу клыки. Я подумал: а можно ли считать трансплантацию челюстных тканей добермана примитивной технологией? Ведь не растут же иммуноподавители на деревьях.
— Молл’. — Длинные клыки коверкали речь нитеха. С вывернутой нижней губы свисала капля слюны. — Слыш’л, как вы идете. Давно. — На вид ему было лет пятнадцать, но клыки, яркая мозаика шрамов и вдобавок вечно разинутая пасть превратили его лицо в настоящую звериную морду. Надо же было потратить столько времени и таланта, чтобы соорудить этакую образину; впрочем, по достоинству, с каким он держался, было видно, что жить за таким фасадом ему нравится. Ноги его прикрывали драные джинсы, черные от налипшей грязи и лоснящиеся на сгибах. Грудь Пса была голой, и стоял он на полу босиком. Нитех изобразил своим ртом что-то вроде ухмылки: — Идут след’м, за вами.
Далеко внизу, в Ночном Городе, надрывно закричал лотошник-водонос, зазывая покупателей.
— Запрыгали струны, Пес?
Она повела фонарем, и я увидел тонкие провода, привязанные к головкам болтов. Они тянулись от самого края площадки и исчезали внизу.
— Выруби еб’н свет!
Она сразу же погасила фонарик.
— Эт’т, к’торый там, как он ход’т без света?
— Он ему не нужен. Это подарочек еще тот, Пес. Если ваши сторожа попытаются спихнуть его, думаю, что домой они вернутся в разобранном виде.
— Он друг эт’г друга, Молл? — с тревогой прогнусавил он. Я услышал, как у него под ногами затрещала гнилая фанера.
— Нет. Но я займусь им сама. А этот, — она похлопала меня по плечу, — это мой друг. Понял?
— Ясн’, — ответил он без особой радости и прошлепал к краю платформы, туда, где крепились болты. Дергая за натянутые струны, он принялся передавать сообщение тем, кто находился внизу.
Подобно огромному крысиному лабиринту далеко под нами раскинулся Ночной Город. Он был окутан мраком, лишь в крохотных квадратиках окон тускло мерцали свечи, да изредка выступали из тьмы площадки, освещенные фонарями на батарейках и карбидными лампами. Я представил себе стариков, коротающих время за бесконечной партией в домино: они лениво постукивают костяшками, а сверху им на головы с мокрого стираного белья, вывешенного между фанерными лачугами, падают большие теплые капли. Затем я попытался представить того, кто сейчас терпеливо взбирается вверх, один, в темноте, в своих легоньких дзори и мерзкой туристской рубахе, вежливо улыбаясь и не спеша — да и куда спешить-то?.. И все же, как ему удалось выследить нас?