Неспящие

Показательное число. Несмотря на поспешное бегство через город, в течение которого удостоверение личности фиксировало мой курс, они, по-видимому, не знали, что я явился в дом к Хаасу. Если бы знали, то почти наверняка прислали бы больше киллеров. То, что они ожидали найти там неспящую мать, ребенка, молодого неопытного полицейского и, может быть, няню, вселяло в них надежду.

Мне было отрадно думать, что они понятия не имели о моем присутствии, что они, возможно, даже не знали, что я еще жив и на свободе. Или, во всяком случае, что аппарат безопасности Афронзо еще не получил обо мне всю информацию. Мне было отрадно думать, что это наемники того рода, которые могут задеть электрический выключатель и тем самым объявить о своем присутствии. Скорее всего, это были люди плохо информированные и слегка беспечные, и они пришли убить больную женщину, ее растерянного мужа и младенца. Хотя нельзя сказать, что в свое время мне не доводилось убивать беспомощных и кротких. Отраднее всего мне было думать, что это наверняка была их административная группа, так как боевую группу и группу поддержки до этого отправили ко мне. Честно говоря, сомневаюсь, что мне еще оставалось чего-то желать.

Однако они вполне были способны использовать в своих целях мою собственную беспечность. Я стал рассуждать.

Во-первых, это был тот, который задел выключатель. Я наблюдал за ним из тени гниющей поленницы, которую Парк, должно быть, купил в приступе романтики, когда они переехали в этот дом. В основном дрова были заранее нарублены так, чтобы влезть в его скромный камин. Я нащупал полено, которое удобно легло в мою руку.

Человек, который включил свет, находился у самой сетчатой двери гаража, его разоблачало то, что он то и дело что-то регулировал и пристраивал, отчего лазерный луч на его оружии проблескивал сквозь стальную сетку прямо под его носом. Он должен был прикрывать тыл. Следить, чтобы никто не сбежал из дома, пока его товарищи проникают туда через другие точки. Если внутри поднимется шум, он пойдет на помощь и выйдет из укрытия. Поэтому я проигнорировал его, направился от поленницы вдоль дома и нашел окно в комнату Омахи. Я снял сетку, сунул нож в карман, бросил полено на матрас в ее колыбельке и пролез в детскую, оцарапав ноги и закусив губы от боли.

Там я снова вооружился ножом и поленом, чуть приоткрыл дверь и наблюдал, как второй наемник крадется в гостиную, идеально готовый к вооруженному бою, представляя собой минимальную мишень, оружие поднято перед собой в обеих руках, пальцы перекрывают друг друга, указательный вытянут параллельно стволу, чтобы случайно не выстрелить.

Он стал подавать жестами знаки кому-то вне моего поля зрения, видимо, третьему члену группы, которого он, скорее всего, прикрывал, пока они просматривали дом комната за комнатой. Он делал тому знаки, показывая на коридор, не поворачивая головы, сообщая, что пойдет по другому пути. Я открыл дверь чуть шире, вышел и закрыл ее за собой.

Петли на этой двери до недавнего времени ужасно скрипели. Пока Омаха спала обычным сном младенца, скрип мало кого волновал, но по мере того, как ее сон становился беспокойнее, она все больше реагировала на тихие звуки. Скрип этих петель лишал ее всяких шансов на сон. Поэтому Роуз как следует залила их смазкой. Теперь дверь распахивалась совершенно беззвучно. Это была одна из многих историй про сон, которые она мне рассказала. Не считая болезни, в этом отношении она была вполне обычной молодой мамашей из тех, с которыми я встречался.

Я скрючился в темноте, там, где коридор поворачивал в гостиную, и подождал, пока человек в идеальной боевой форме не ударился пальцем ноги о полено, которое я оставил посреди пола. Он не споткнулся, только задержался, прежде чем двинуться дальше, и убрал палец от спускового крючка, застигнутый врасплох мелкой помехой. Благодаря этому секундному расслаблению он не выстрелил, корчась в спазме, когда я вонзил лезвие в его шею пониже левой челюстной кости, разрезал горло широким полумесяцем и оставил нож в ране.

Это был плохой прием. Если оставить лезвие, оно будет сдерживать кровотечение из раны. Не говоря уже о том, что ты отдаешь оружие в руки врага. Но это был рассчитанный риск. Его рана достаточно велика, чтобы кровотечение не остановилось, и я сомневался, что он в состоянии представлять для меня какую-либо угрозу, как бы хорошо он ни был вооружен.

Я вошел в гостиную, чем весьма изумил прикрывавшего, который только что видел, как его напарник вышел за угол в коридор. У него не было времени занять надлежащую позицию для прикрытия, за что он мог поблагодарить торопливость человека, истекавшего кровью на полу. Как он при такой плохой подготовке мог рассчитывать, что будет готов отразить атаку? Он не мог рассчитывать. И не был готов.

Еще раньше, положив полено, я вынул из кобуры на щиколотке свой «томкэт». И сейчас дважды выстрелил в человека, один раз в шею, другой в пах, в области, не защищенные бронежилетом.

Его напарник теперь издавал довольно громкие звуки. Умирать от потери крови — это значит захлебываться и задыхаться. Человек активно борется с неизбежным. Умирающий от потери крови очень похож на рыбу, которая бьется на суше. И посылает в воздух те же самые сигналы SOS. Плюс еще два выстрела, и шума более чем достаточно.

Я наклонился, чтобы вынуть резинового утенка из своего мокасина, куда его положила Омаха, когда играла с ними до этого, спрятался за креслом-качалкой и сориентировался в сторону кухни, ожидая звука шагов, которые скажут мне, что человек, прикрывающий тыл, входит в заднюю дверь.

Я сделаю превосходный выстрел, который будет еще превосходнее, если мне удастся хоть чуть-чуть отвлечь человека, бросив резинового утенка, который с писком запрыгает по полу. Я был хладнокровен и готов. Лишь бы только человек, прикрывавший тыл, не заметил меня во дворе, не пошел за мной вокруг дома, не увидел, как я влезаю в окно, не влез следом и не догнал меня, войдя через хорошо смазанную дверь.

Правда, его посредственная натура проявилась в том, что он не предупредил напарников по радио об угрозе на их фланге; но все же он застиг меня совершенно врасплох, и раздавшийся сзади выстрел заставил меня дернуться вверх и обернуться.

Услышав стрельбу у себя в доме, совсем рядом с его семьей, Парк пренебрег данным ему указанием и вышел из спальни. Он открыл дверь и появился в тот момент, когда на противоположном конце коридора из комнаты его дочери показался человек с сильно укороченным автоматом, в котором спусковой механизм был расположен перед магазином. Человек двигался молча, прижав приклад автомата к плечу пониже мочки правого уха, и целился в обрезанную трубку интегрального лазерного прицела. Полностью сосредоточенный на том, что находилось за открытой дверью в гостиную, человек не заметил Парка.

За спиной Парка были жена и дочь, которые лежали на полу гардеробной в спальне, где он их оставил. Дверь и единственная стена едва ли уменьшили бы скорость пуль, выпущенных из такого оружия, которое имел при себе человек. И Парк не мог быть уверен, что он не успеет развернуться и выстрелить при первом же звуке. Шальная пуля может угодить куда угодно, в кого угодно. И все равно у Парка было достаточно возможностей для того, чтобы вжаться в стену, заявить, что он полицейский, и приказать человеку бросить оружие.

Но Парк ничего этого не подумал. Ему даже не пришло в голову попытаться разоружить и арестовать человека. Ему не пришло в голову, насколько рискованно это было. Он не имел никакой возможности подумать ни о чем таком. То, что он сделал, он сделал не думая.

Потому что Паркер Хаас вышел из спальни и увидел, что из комнаты его дочери выходит человек и в руках у этого человека оружие. Пистолет Парка выстрелил, отдал назад, Парк выровнял его и снова прицелился, но лица человека там уже не было. Парк прицелился ниже и пошел вперед по коридору вдоль самой стены, опуская пистолет все ниже с каждым шагом, пока не оказался над человеком, и, выставив пистолет почти вертикально вниз, еще дважды спустил курок.