Неспящие

Глава 5

9/7/10

Капитан Бартоломе снова устроил мое задержание. Прислал дедов Хаундза и Клейнера. Они забрали экстази (30 таблеток «бельгийского голубого»), демерол (15 магазинных капсул) и валиум (20 магазинных упаковок) из моего запаса и заменили их на унцию низкосортной мексиканской марихуаны, во всяком случае, так казалось с виду. Капитан считает, что задержания — по-прежнему самый безопасный для нас способ встретиться лицом к лицу. А я думаю, что, если кто-нибудь посмотрит протоколы моих задержаний, это скажет ему слишком много. Меня то и дело забирают и выпускают. И не важно, что в обезьянник меня всегда сажают разные полицейские на разных участках. Любой, кто не поленится заглянуть в папку, сложит два и два. Либо я стукач, либо тайный агент. И так и эдак меня поставят к стенке. Бартоломе говорит, чтоб я не волновался. Мол, никто, кроме других полицейских, не увидит мое досье. А я возражаю, что это меня и беспокоит. Хаундз и Клейнер. Много ли надо, чтобы купить этих двух? Впрочем, нет. Если они оба дорампартовских времен,[9] это еще не делает их продажными. Или не более продажными, чем любой наркоман, выбирающий из запасов дилера что послаще. Но если не они, так кто-нибудь другой. Какому-нибудь другому полицейскому могли заплатить, чтобы тот заглянул в мое досье. Бартоломе говорит, такого не случится. Говорит, что слишком далеко заходить не будет. А я считаю, что уже слишком далеко. Слишком долго. Я слишком долго этим занимаюсь. Пока я сидел и беседовал с ним, я не меньше беспокоился о том, что клиенты разрывают мой телефон, чем о том, чтобы поскорее сказать Роуз, что со мной ничего не случилось. Бартоломе утверждает, что дилеры всегда заставляют клиентов ждать. Что это вроде как «принцип работы». Но он этим не занимается. Люди, к которым он меня подсылает, не привыкли ждать. В этом и был весь смысл того, чтобы я этим занимался. Он говорит, что у меня и так слишком много клиентов. Говорит, что нет смысла задерживать их дольше, чем на пару недель. Говорит, наше дело — не торчков ловить, а искать «дрему». «Если у них нет связи с „дремой“, не отвечай им, и все». Но ведь мне необходимы рекомендации, чтобы найти новых клиентов.

И некоторым из них нужно то, что я им достаю.

Шривар Дхар оставил пять сообщений. Он на последней стадии, мучается, и только шабу не дает ему впасть в состояние быстрого сна на ходу. Каждый раз, когда он входит в цикл быстрого сна, ему мерещится Каргильская война. Он был офицером во время лобовой атаки на пакистанские позиции, недоступные для гаубиц «бофорс» и авиации. Подъем на пять с половиной тысяч метров, почти 18 градусов мороза, в темноте. Его дом стоит на склоне. Когда у него галлюцинации, он атакует склон, падает на живот и ползет, дрожа и плача. Он говорит, что чувствует, как замерзает. Шабу не дает ему проваливаться в забытье. Он чувствует тело и боль, но говорит, что лучше уж так, чем возвращаться в Каргил.

Бартоломе хочет, чтобы я его сбросил.

Я сказал ему, что Шривар ввел меня в совершенно новый круг богатых кашмирцев с западным образованием. Таких, у кого есть связи, позволяющие контрабандой ввозить «дрему» из Южной Азии. Если я сброшу его, прежде чем он умрет, я оттолкну их всех. Он ничего не ответил. Но больше не настаивал, чтобы я избавился от Шривара. Кроме неупакованных таблеток, которыми можно было заполнить несколько флаконов, до сих пор в больших количествах мы видели только контрабандную подделку. Возможно, и дальше будет тоже по мелочи, так как у «дремы» надежные каналы поставок. Возможно, нет таких продажных типов, которые пытаются залезть в эти поставки. Настолько жадных, чтобы так рисковать. Однажды я высказался в таком духе при Бартоломе. Он не засмеялся вслух, но только потому, что сдержался. «Всегда найдется кто-нибудь достаточно жадный и продажный, если можно наварить эдакие деньги, — сказал он. — Если даже сначала он не жадный и не продажный, деньги его таким сделают». Бартоломе не может себе представить, что нечего задерживать. Что нет никаких крупных партий «дремы». Надеюсь, он ошибается. Но, скорее всего, он прав. Так что мне придется продолжать поиски.

Когда я рассказал ему об убийстве на фарме, он повел себя как-то странно. Как это у него бывает, когда он уставится на меня и стучит по столу, не сводя глаз. Не знаю, то ли это для устрашения, то ли он стучит по столу, потому что не может настучать мне по голове. Это совсем не похоже на то, что бы сделал мой отец, но так же ясно дает понять, что Бартоломе раздражен. Отец бы сидел совершенно неподвижно. Пришлось бы проверить его пульс, чтобы убедиться, что он не умер. Потом он спросил бы что-нибудь вроде «Скажи-ка мне, Паркер, по-твоему, это разумно?»

— Я сдал сочинение о личных качествах и начал готовиться к экзаменам в полицейскую академию.

Долгая неподвижность.

— Скажи-ка мне, Паркер, по-твоему, это разумно?

Короче, когда капитан Бартоломе стучит по столу, у меня возникает такое же чувство, которое возникало, когда отец задавал мне этот вопрос. Чувство, как будто мне нужно либо полностью объясниться, чтобы он понял, либо врезать ему со всей дури. Но Бартоломе не спросил, «разумно» ли это, по-моему, он спросил: «Какая нелегкая тебя туда понесла?»

Он не хотел, чтобы я туда ходил. Пару недель назад велел мне вычеркнуть их из списка клиентов.

Сказал, что у них «не тот уровень» и они не могут быть связаны с «дремой». Я пытался объяснить ему, что у них не только еще какой уровень, но и естественные связи с людьми всех социальных классов.

До меня не сразу это дошло. Сначала Бини был просто клиентом, пока я еще создавал свою легенду и распространял медицинскую марихуану, но именно он заставил меня увидеть потенциал, а потом он привел меня на фарм.

Сейчас люди не выходят из дома. Бензин стоит слишком дорого, чтобы ехать куда-то, куда ехать не обязательно. Да и вообще выходить наружу становится все страшнее и страшнее. У серверов, на которых в основном держится Интернет, есть резервные источники питания на случай непредвиденных ситуаций. Даже если вырубится местный интернет-провайдер или электричество, сам Интернет никуда не денется. Так же как и игры. И эти люди пользуются игровой средой не только для обычного развлечения, они пользуются ею в социальном смысле. Родственники с противоположных побережий не могут позволить себе прилететь или приехать, чтобы повидаться друг с другом, и кто знает, что станет с телефонными компаниями, но онлайновый виртуальный мир типа «Бездны Приливов» останется. И чем больше времени люди проводят в этом мире, тем больше они проникаются им. Спрос на игровые артефакты, золото, персонажей высокого уровня очень большой. Реальная рыночная ценность виртуальных денег, вещей и людей растет тем выше, чем больше барахтается фондовый рынок. Теперь торгуют золотыми фьючерсами «Бездны». Фармеры, которые дни напролет рубят орков и зомби и собирают сокровища, пока не соберут достаточно, чтобы выставить их на рынок, накапливают почти такое же состояние в валюте реального мира. Как правило, в долларах. На данный момент евро и юани слабее против доллара, чем золото «Бездны».

В «Бездне» не важно, откуда ты и чего ты стоишь. В виртуальном мире нет классовых различий. Призрачный Рыцарь сотого уровня — продавец из местного продуктового магазинчика. Каменный Друид второго уровня — твой начальник. И у них есть место для взаимодействия, без которого они не встретились бы.

И все они обращаются к фармерам типа Хайдо и его ребят за тем, что им нужно.

Играют и неспящие. Неспящие играют больше, чем кто-либо другой. Двадцать четыре часа в сутки они могут находиться в виртуальном мире, и им не надоест. Полная бессонница становится преимуществом.

Роуз тоже играет. Ей и раньше нравились некоторые элементы игры. Те, которые были связаны с ее работой. Например, графика, хитрые сложности творения мира. Ее первый реальный хит — видеоклип, который она сделала для «Ган мьюзик», в нем все было о том, как группа уходит в игру. Но теперь она играет по-настоящему. Когда она не может как следует сосредоточиться на работе. А это теперь бывает практически всегда. По ее словам, у нее возникает чувство, будто она делает что-то реальное.