— Ну как? — снова спрашивает Этридж.
Шафто открывает глаза и смотрит по сторонам.
Залив — голубой полумесяц с бесчисленными песчаными косами, которые вьются одна вокруг другой, словно диаграмма танцевальных шагов. Одна утыкана гнилыми пеньками древних бастионов, рядом еще дымится полузатонувший французский линкор. Повсюду с невероятной скоростью разгружаются корабли операции «Факел». Грузовые сетки взмывают над трюмами и шмякаются на пристань, как исполинские сопли. Грузчики таскают, грузовики возят, французские девушки курят американские сигареты, алжирцы предлагают сделки.
Между мясоразделочным цехом здесь, на горе, и кораблями раскинулся, насколько понимает Бобби, город Алжир. На его привередливый висконсинский взгляд город не столько
Шафто оборачивается и смотрит на морозильную камеру. Здесь, на горе, она представляет собой идеальную цель для атак с воздуха, но всем глубоко насрать — что за беда, если фрицы разбомбят гору мяса?
Лейтенант Этридж — почти такой же обгоревший, как Шафто — щурится.
— Блондин, — говорит Шафто.
— Отлично.
— Голубоглазый.
— Еще лучше.
— Муравьед. Не шампиньон.
— А?
— Не обрезан, сэр!
— Замечательно! Как насчет остального?
— Одна татуировка, сэр!
Шафто забавляет растущее волнение в голосе Этриджа.
— Опишите татуировку, сержант!
— Сэр! Распространенный армейский рисунок, сэр! Сердце, а в нем женское имя!
— Какое имя, сержант? — Этридж сейчас описается от волнения.
— Сэр! Имя на татуировке — Гризельда, сэр!