7
Отец говорил, что страсть к строительству заборов появилась у русских после падения Советского Союза. В СССР у людей не было личного пространства, у них вообще, кажется, не было ничего личного, все вокруг принадлежало условному «народу»: квартиры, бани, туалеты, – и потому, когда все это рухнуло, первое, что сделали люди – начали строить заборы. И стены. И ограждения. Как в том рассказе Джека Лондона, помнишь? Там человек заблудился, целый месяц блуждал по Аляске и чуть не умер, чуть не сошел с ума от голода. А потом его спасли, и всю оставшуюся жизнь он прятал в матрасе хлеб и фрукты – боялся, что голод вернется. Вся штука в том, что спрятанные продукты он никогда не ел, и они гнили прямо там, под ним, в матрасе, и от него всегда воняло. Примерно так же дела обстоят с нашей русской страстью к заборам: мы убедили себя, что заборы охраняют нашу приватность, на самом же деле они лишь умножают наше одиночество. Прости, брат, я тут решил поумничать в чужом романе. Все, закругляюсь. –
8
Позже я узнал, что эта сельскохозяйственная метафора с «проектированием початков» – стандартный пример, который все специалисты по машинному обучению используют, чтобы проиллюстрировать свою цель. –
9
О господи, сколько пафоса! Тоже мне, Питер Пэн! –
10
Неточная цитата – слишком мало «никогда». –
11
Какой-то слишком интеллигентный следователь тебе попался. Как гладко разговаривает. –
* Ну вот чего цепляешься вечно? Какой попался, такой попался. Думаешь, я выбирал его? «А можно всех посмотреть?» –
12
А вот тут, Петро, память тебя подвела: там было не «правоохранительный», а «детородный». –
13
С одной оговоркой: Лертский вокзал, с которого Бертольд отправлялся в Лейпциг, был уничтожен во время Второй мировой, мы же сели на поезд на Центральном вокзале. –
ebooksa