Центральная станция

Когда он всплыл снова, Мириам исчезла, а Борис сидел на стуле в углу. Мальчик спал.

Хороший мальчик, думал Влад. Вернулся. Беспокоился о старике-отце. Таким нельзя не гордиться. Врач. Правда, детей нет. Влад с удовольствием повозился бы с внуками. Стук в дверь. Борис моргает. На его шее пульсирует ауг. Гадкая штуковина.

– Я открою, – сказал Влад. Пошел к двери.

Опять этот робот. Р. Патчедел. Да еще и с сестрой Влада. Можно было догадаться.

– Владимир Мордехай Чонг, – начала она. – Ты что вообще себе думаешь?

– Привет, Тамара.

– Сам с приветом. – Она вошла в квартиру, робот последовал за ней. – Что это за чушь – будто ты решил наложить на себя руки?

– Чтобы ты спросила, Тамара! Посмотри на себя, – Влад снова злился. Давно было пора. Он вынырнул из моря надолго, воспоминания стекли с него, как вода. Времени хватило, чтобы сходить в клинику и сделать все приготовления. Но не хватило, как оказалось, на то, чтобы исполнить задуманное до следующего обострения. Пробивать поверхность становилось все сложнее. Влад знал, что очень скоро останется под толщей воды навсегда. – Ты почти полностью стала машиной!

– Мы все машины, – парировала сестра. – Ты гордишься тем, что состоишь из биологических частей? Мягких, то и дело отказывающих, слабых? Ты бы еще гордился, что умеешь мыть задницу и завязывать шнурки, Влад. Ты – машина, я – машина, брат Р. Патчедел вон там – машина. Когда ты умрешь, ты умрешь. Нет жизни после смерти – кроме той, которую мы сами себе создаем.

– Рай для роботов и прочая брехня, – пробормотал Влад. Он устал. – Хватит! Я ценю все то, что вы для меня делаете. Все вы. Борис.

– Да, отец?

– Иди сюда. – Странно было видеть мальчика и видеть этого мужчину, почти чужака, того, кем мальчик стал. В нем точно есть что-то от Вэйвэя. И от Влада – тоже. – Я не могу вспомнить имя твоей матери, – сказал он Борису.

– Что?

– Борис, я говорил с врачами. Меня охватило Вэйвэево Безумие. Волокна нода заполнили все доступное пространство. Вторглись в тело. Я тону под тяжестью воспоминаний. Они перестают иметь смысл. Я не знаю, кто я такой, потому что память творит что хочет. Борис…

– Отец.

Влад поднял руку и коснулся щеки сына. Мокрая. Влад нежно ее погладил.

– Я стар, Борис. Я стар, и я устал. Я хочу отдохнуть. Хочу выбрать, как мне уйти, и хочу уйти достойно, в своем уме. Это что, неправильно?

– Нет, отец. Это правильно.

– Борис, не плачь.

– Я не плачу.